"Александр Дюма. Парижане и провинциалы (Собрание сочинений, Том 55) " - читать интересную книгу автора

поваленного ствола банановой пальмы, служили курками. Все это было высечено,
выгравировано, вычеканено и вырезано с изумительным совершенством, достойным
работы средневекового мастера золотых и серебряных дел.
Оружейник смотрел на г-на Пелюша с горделивым удовлетворением
художника, который уверен в успехе произведения, выставленного им на суд
восхищенного знатока, однако он удивлялся, что до сих пор не слышит криков
восхищения, которые, по его убеждению, должны были послужить ответом на
немой вопрос, читавшийся в его выразительном взгляде.
Но г-н Пелюш и его супруга оставались равнодушными. Это ружье не
принадлежало к числу тех предметов, что были способны пробудить их восторг.
Действительно, и он и она были одинаково неспособны оценить
художественное достоинство творения, каким бы бесспорным оно ни было.
Воспоминания о маленьких немецких фигурках по два франка за коробку,
которыми они скрашивали детство мадемуазель Камиллы, причиняли значительный
вред прелестному куску черного дерева, находившемуся у них перед глазами.
Они не видели существенной разницы между тем и этим.
Однако г-н Пелюш все же в конце концов заметил, что оружейник, похоже,
ждет, когда он выскажет свое мнение, и непринужденным тоном знатока
воскликнул:
- Это мило! Черт возьми, это очень мило! И если, в чем я нисколько не
сомневаюсь, дальнобойность этого ружья соответствует его внешним
достоинствам, то, очевидно, с его помощью можно добыть при желании немалое
количество дичи.
Оружейник с глубочайшим изумлением посмотрел на г-на Пелюша. Он,
казалось, не понял того, что представлялось столь очевидным владельцу
"Королевы цветов".
- О! - воскликнул он. - Что касается этого, то вам стоитлишь подарить
его вашему другу Мадлену, и клянусь, капитан, что, приладившись как следует,
он с восьмидесяти метров уложит девять кроликов из десяти.
Подобное предложение возмутило г-на Пелюша, при одном звуке этого имени
вернувшегося к своим печалям. Он поспешно закрыл футляр и опустил ключ в
карман.
- Мне кажется, дорогой господин Пенсон, - произнес он, - что в моих
руках это ружье поведет себя не хуже, чем в руках господина Мадлена.
- Но, - настаивал оружейник, - господин Мадлен редкостный стрелок!
- Редкостный стрелок! Подумаешь, велика трудность, черт возьми, убить
животное на расстоянии в несколько дюжин шагов, когда одной дробинки
достаточно, чтобы свалить его, а в ружье их закладывают несколько сотен.
Если когда-нибудь я стану охотником, дорогой господин Пенсон, то, понимаете
ли, я хотел бы по крайней мере добавить к этому удовольствию радость от
преодоления трудностей и предложил бы стрелять в зверей и птиц, будь это
даже коноплянка, только пулями, давая таким образом дичи хотя бы одну
возможность на спасение.
Госпожа Пелюш также казалась сильно озабоченной с той минуты, когда
оружейник сделал намек в отношении Мадлена.
- По правде говоря, Пелюш, ты определенно совершил бы ошибку, я не
скажу подарив, но одолжив этот прекрасный футляр Кассию, который ломает все,
что попадает в его руки, - вспомни, он всегда одалживал у меня зонтики и
возвращал их Бог знает в каком виде!
Затем она обернулась к оружейнику: