"Александр Дюма. Парижане и провинциалы (Собрание сочинений, Том 55) " - читать интересную книгу автора

он хотя бы всегда безропотно выслушивал их. Вот почему то, как он в этот раз
отнесся к словам г-на Пелюша, то, каким языком он заговорил с ним, было
совершенно новым для хозяина "Королевы цветов" и произвело на него
впечатление возмутительного мятежа.
Ведь его друг не только своим непочтительным, пренебрежительным
отношением осквернял святыню - то есть коммерцию, не только нес ересь за
ересью, утверждая, что капитал не является орудием для преумножения самого
себя и что тот, кто им обладает, в состоянии найти себе лучшее занятие, чем
удваивать, утраивать или учетверять его: он может тратить деньги; Мадлен к
тому же в своем резком ответе позволил себе кое-какие намеки на глупость
людей, обрекающих себя на вечные труды, заботы и тревоги лишь с единственной
целью увеличить свое богатство, столь же бесполезное в их руках, как мешок с
устрицами, содержимое которого они так никогда бы и не отведали; богатство,
от которого смерть отрывает их в то время, когда ее меньше всего ждут, так и
не давая им хоть на миг познать его истинную цену.
Этот намек, надо признать, ранил чувствительность г-на Пелюша.
Какое-то мгновение он колебался.
Под болезненно-мучительным впечатлением от удара, нанесенного его
чувствам неограниченного властителя, старая его привязанность к
неблагодарному Мадлену на какую-то минуту потеряла свою силу.
И все же душа г-на Пелюша пребывала в нерешительности.
Должен ли он выказать этому несчастному отступнику презрительное
сочувствие, которое полагается проявлять по отношению к добровольному
безумию?
Или же ему следует предаться величественному гневу, которого
заслуживает подобная дерзость?
В крайнем возбуждении своих нервов г-н Пелюш слепо избрал второе.
Он схватил Мадлена за рукав и театральным жестом указал ему на дверь.
Госпожа Атенаис подняла вверх обе руки с букетом фуксий, словно
благодаря Небо за столь долгожданную милость, которую она уже не надеялась
обрести.
Что касается Мадлена, то он воспринял случившееся самым веселым образом
и даже попытался обнять своего друга Пелюша, однако тот поспешно отошел
назад с презрительной улыбкой:
- Ну уж нет!
Видя это, продавец игрушек пожал плечами и, громко смеясь, переступил
порог "Королевы цветов". Негодующий г-н Пелюш с треском захлопнул за ним
дверь, но веселый смех Мадлена все еще долетал до хозяев магазина.
Когда г-н Пелюш, вздыхая, с мокрыми от слез глазами взобрался на свой
табурет, обитый красным утрехтским бархатом, на котором он, как на троне,
восседал за прилавком, дверь вновь распахнулась, и в проеме возникло
смеющееся лицо Мадлена.
- Твой гнев пройдет, Анатоль! - крикнул торговец игрушками товарищу. -
Но вот что никогда не пройдет, так это мое дружеское отношение к тебе.
Пелюш, расстояние не будет мне помехой, и ты увидишь, что я не забуду тебя.
Первый карп, которого я поймаю, первый кролик, которого я убью, первый
салат, который я выращу, принесут тебе весть обо мне; и если когда-нибудь ты
решишься порвать свои цепи и оставить свою каторгу, то приезжай ко мне в
Вути, мой бедный невольник гроссбуха, и я научу тебя, как помещать свои
деньги под сто процентов удовольствия, веселья и хорошего настроения.