"Александр Дюма. Княгиня Монако (Собрание сочинений, Том 57) " - читать интересную книгу автора

любви к Лозену лишь ради того, чтобы посмотреть, как он это воспримет. Но я
не успела этого сделать, так как он снова принялся меня умолять:
- Скажите же! Скажите! На кого же все-таки я похож? В комнате матушки
висел прекрасный портрет короля, который прислал отец, а г-н Монако вручил
ей от его имени: то была копия картины, которую маршал должен был отвезти в
Испанию, чтобы просить для его величества руку инфанты. Король разрешил
подарить этот портрет г-же де Грамон, что являлось в ту пору немалым знаком
благоволения. Я встала, побежала в комнату матушки, взяла небольшую рамку с
портретом и живо ее принесла.
- Смотрите, - сказала я.
Филипп издал изумленный возглас и бросился к зеркалу.
- Это я! Это я! Да ведь это я, не так ли?
- Нет, это не вы.
- Кто же это?
- Его величество Людовик Четырнадцатый, король Франции и Наварры.
- Король!
Филипп рухнул на стул, потрясенный этим известием, и несколько минут
ничего не говорил. Затем он снова посмотрел на портрет, очевидно пребывая в
состоянии глубокой задумчивости.
- Колебаться нельзя, завтра же я отправляюсь в Париж, - заявил он.
- В Париж! Что же вы собираетесь там делать? Поднявшись с
неподражаемым благородством и достоинством, Филипп заявил:
- Мадемуазель де Грамон, я потребую от королевы Анны Австрийской
отчета в этом сходстве, в том, почему она занималась моим воспитанием, когда
я был ребенком, а также во всем том, о чем я не знаю, во всем том, что мне
пришлось претерпеть и что мне уже известно!
Я была поражена его словами и почувствовала уважение к этому юноше,
который показался мне поистине великим человеком. Его голова была окружена
неким сиянием, напоминавшим нимб или венец. Его взгляд пылал необычайным
огнем, в нем читались несгибаемая воля и неукротимая отвага.
- Сударь, - произнесла я, невольно охваченная волнением, - не ездите в
Париж, вы оттуда не вернетесь.
- Не все ли равно, если я навсегда обрету там честь и славу!
- Бедный Филипп! - промолвила я. - Бедный Филипп!
Между тем время летело, а мы этого не замечали. Блондо неотлучно стояла
на часах и, видя, что некоторые слуги возвращаются из дворца вице-легата,
спрашивала у них, продолжается ли еще там пир.
- Наши господа уже в пути, - отвечали те, - мы ненамного их опередили.
Горничная поспешила меня об этом предупредить. Филипп же, поглощенный
своими мыслями, ничего не видел и не слышал. Я несколько раз обращалась к
нему, но он никак не откликнулся на мои слова. Наконец я коснулась его руки,
и он вздрогнул.
- Матушка скоро будет здесь, нам пора расставаться, Филипп.
- Почему?
- Если она застанет вас здесь, мы пропали.
- Пропали! Разве мое лицо не послужит нам защитой? Разве тот, кто так
похож на Людовика Четырнадцатого и кого втайне воспитала королева-мать, не
вправе повелевать? Я остаюсь здесь.
- Господи! В моей комнате, в такой час! А я к тому же
отказалась последовать за остальными - послушайте, все указывает на мою