"Александр Дюма. Графиня де Шарни (части 4-6)" - читать интересную книгу автора

хранение господином Жильбером. Обретя свободу, я тотчас же отправился в
Париж и прибыл туда вечером тринадцатого июля, попав как раз в разгар
волнений, когда люди несли бюсты герцога Орлеанского и господина Неккера,
крича: "Да здравствует герцог Орлеанский! Да здравствует господин Неккер!"
Большого вреда от этого королю не было, и, однако, нас неожиданно атаковали
королевские солдаты. Я видел, как вокруг меня падали несчастные - кто от
удара саблей по голове, кто пронзенный пулею в грудь, хотя единственным их
преступлением было то, что они выкрикивали здравицы двум людям, которых,
верней всего, даже и не знали. Я видел, как господин де Ламбеск, друг
короля, преследовал в саду Тюильри женщин и детей, хотя те даже ничего не
кричали, видел, как его лошадь сшибла и растоптала семидесятилетнего
старика. И это тоже настроило меня против короля. На следующий день я пришел
в пансион к Себастьену и узнал от бедного мальчика, что его отец по приказу
короля, испрошенному какой-то придворной дамой, заключен в Бастилию! И тогда
я опять подумал, что у короля, которого все считают таким добрым, при всей
его доброте случаются долгие периоды затмения, неведения или забывчивости, и
вот, чтобы исправить, насколько это в моих силах, одну из ошибок, которую
допустил король в такой вот период забывчивости, неведения или затмения, я,
сколько мог, способствовал взятию Бастилии. Мы вошли в нее, хотя это было
нелегко: солдаты короля стреляли в нас, и мы потеряли почти двести человек
убитыми, и это дало мне новые основания усомниться в великой доброте короля,
в которую все так верили, но Бастилия была взята, и в одной из камер я нашел
господина Жильбера, ради которого я только что раз двадцать рисковал жизнью.
К тому же господин Жильбер первым делом заявил мне, что король добр, что он
даже понятия не имеет о большинстве несправедливостей, которые творятся от
его имени, и что винить в этих несправедливостях надо не его, а министров; в
ту пору любое слово господина Жильбера звучало для меня все равно как
божественное откровение, и я поверил ему; к тому же Бастилия была взята,
господин Жильбер на свободе, а мы с Питу целы и невредимы, и я забыл про
расстрел на улице Сент-Оноре, про избиение в саду Тюильри, про полторы, а то
и две сотни убитых свирелью принца Саксонского и про заключение господина
Жильбера всего-навсего по просьбе придворной дамы... Но прошу прощения,
господин граф, - спохватился Бийо, - все это вас не касается, и вы меня
вызвали на разговор с глазу на глаз не для того, чтобы слушать пустую
болтовню темного крестьянина. Вы ведь не только знатный дворянин, но и
ученый человек.
И Бийо протянул руку к двери, намереваясь вернуться в комнату короля.
Однако Шарни удержал его.
У Шарни были две причины удерживать его.
Первая: ему становились ясны поводы враждебности Бийо, а в нынешних
обстоятельствах это было немаловажно; вторая: он выигрывал время.
- Нет, нет! - возразил он. - Расскажите мне все, дорогой Бийо. Вы же
знаете, как дружески относились к вам все мы, и я, и мои бедные братья, и
ваш рассказ мне в высшей степени интересен.
При словах .мои бедные братья. Бийо горько усмехнулся.
- Ну что ж, - сказал он, - я все расскажу вам, господин де Шарни, и
крайне сожалею, что тут нет ваших бедных братьев, особенно господина
Изидора, и они не могут меня послушать.
Бийо произнес .особенно господина Изидора. таким тоном, что Шарни
постарался не выдать скорби, какую пробудило в его душе имя любимого брата,