"Яцек Дукай. Ксаврас Выжрын" - читать интересную книгу автора

мурашки по телу пошли. Я ругнулся. Михал спросил, не от плохих ли
известий - потому что уже всем известно, что я общаюсь с Сетью через
компьютер. Я ответил ему, что читаю книжку; он только поднял брови. Над
нами белые инверсионные следы штурмовиков; мы уже прошли через гортань, и
теперь до нас начинают доходить пищеварительные соки Зверя; до меня, во
всяком случае - точно. Я пишу это, скорее, для себя, чем для книги, на
которую подписал контракт - еще одни мемуары о пребывании журналиста в ЕВЗ,
вот только вначале необходимо вернуться живым, вернуться здоровым телом и
душой; вот я и пишу это именно ради сохранения психического здоровья,
которому угрожает Зверь. У дорог виселицы с гниющими телами, на грудях
таблички с надписью: БАНДИТ. Вешают и на деревьях, просто нет времени на
то, чтобы поставить виселицу; суд происходит чрезвычайно быстро, приговор
выносится чрезвычайно быстро, еще быстрее исполняется. А люди уже привыкли
и даже не отводят глаз. На трупы слетаются черное воронье. Один раз мы и
сами чуть не стали невольными свидетелями казни, правда, я вовремя успел
сориентироваться в ее кладбищенской театральности: солдаты вешали уже
мертвого человека, просто-напросто - труп. Элемент психологической войны?
Только ведь это уже ни на кого не производит впечатления. Так себе, местный
колорит. Двадцатое апреля 1996 года, Галиция, Краковская область. Столицу
республики мы обошли подальше, потому что это до сих пор очень опасная
зона, за последние десять лет город завоевывался и вновь отбивался раз
двадцать, но и теперь видны дымы над Вислой; никто понятия не имеет, что
горит, но наверняка что-то крупное, мои проводники опасаются, что это
Старый Город, что Вавель; тайной полишинеля остается факт минирования их
русскими прошлой осенью, после того, как Краков был отбит армией
Бабодупцева, и это несмотря на все протесты Кохановского, который в то
время располагался в королевских апартаментах, только ведь что Кохановский
может, а ничего не может, потому что марионетка, если чего случится, то
любой полковник значит больше, потому что за ним стоит реальная сила, сила
его полка, а за Кохановским не стоит никого и ничего. Бабодупцев разместил
штаб в фортах под холмом Энгельса (то есть, Костюшко) и заявил, что никуда
оттуда не тронется; у него там бронетанковая дивизия и десантный батальон,
подготовленный к уличным боям; Выжрын должен был бы умом тронуться, чтобы
дернуться на него, только от Выжрына можно всего ожидать, чем больше в этом
безумия, тем более вероятно; он не был бы Выжрыном, если бы не рисковал,
его легенда опасна для него самого, ему уже нельзя просто так отойти от
стола и положить револьвер; к тому же, на самом деле в русской рулетке
победителей никогда и нет. Все это я пишу вроде бы и легко - но на самом
деле выглядит все иначе. Идет человек через лес, собственной тени боится,
не знает, где север, а где юг, Ксаврас - это полубог, Бабодупцев - демон, а
помимо этого уже никто ни в чем не уверен. Над этой страной повисла
какая-то серая туча сомнения, она заморожена проклятием неверия. Тут нужны
другие дьяволы, молодцеватые, огненные, способные влить в человека жаркие
желания. Ведь даже эти трое молодых людей (я вспомнил: этот набор имен взят
из Сенкевича, был у них сто лет назад такой писатель, который нагло
подлизывался к национальным комплексам), даже они - хотя и не зараженные
цинизмом старости, лишенные опыта, раздумчивости и воображения зрелого
возраста, богатые лишь детской бравурой и презрением к смерти - даже они,
если спросить у них, признаются, что в победу не верят. Иногда, после такой
вот вечерней беседы, я прихожу к выводу, что победа им даже не важна, им