"Оксана Духова. Хозяйка тайги " - читать интересную книгу автора

площади.

Миновало уж два часа стояния на Сенатской. Были разосланы агитаторы в
казармы других полков. Ждали подкрепления, а оно все не приходило. Не было и
полков противника, с коими можно было б потягаться силой, чтобы хоть что-то
стало ясно. Устали уж от запутанности-то.
Ниночка стояла у окна, зашторенного неплотно, и в незаметную щелочку
поглядывала на здание Адмиралтейства. Прасковья крестилась мелко, едва
заслыша конский топот. Мимо дворца пронесся эскадрон. На Адмиралтействе
пробило уж два часа пополудни.
- Ты узнала? Узнала? - взволнованно воскликнула Ниночка и прижалась
лицом к холодному оконному стеклу. - Это ж... Борин полк? Ведь так? - голос
девушки внезапно задрожал. - Прасковья, они же не посходили все с ума, они ж
не перестреляют друг друга? А? Ты что-нибудь понимаешь, Прасковья?
- Нет, ваше сиятельство, барышня моя милая, - портниха еще плотнее
закрыла шторы на окне. - Может, то перед присягой царю войска натаскивают.
Его сиятельство, граф-батюшка придет и все нам обскажет. - И Прасковья вновь
занялась Ниночкиным платьем, хоть ее руки и дрожали столь сильно, что она и
иголку держать не могла.
Прасковья узнала Бориса Тугая. Он прогалопировал во главе своего
эскадрона к заговорщикам.
А потом - едва часы пробили два, - к Адмиралтейству промаршировали
новые полки. Вот только шли они за царя. Все они обступили Сенатскую
площадь. Финляндский полк встал вдоль берега Невы. Знаменитые измайловцы
защищали Адмиралтейство. Конногвардейцы - все, кроме эскадрона лейтенанта
Тугая, - сомкнули кольцо.
Коротенький зимний день угасал. Спряталось за тучи неяркое северное
солнце, начали тускнеть очертания зданий, посерел лед на Неве.
Одного за другим отправлял Николай парламентеров к восставшим.
Старенького и дрожащего от страха Петербургского митрополита Серафима с
Сенатской прогнали криками и улюлюканьем. Взбешенный великий князь Михаил
Павлович сам вызвался объяснить восставшим всю нелепость их требований, но в
него стреляли, и Михаилу пришлось ни с чем вернуться назад.
После его ухода мятежники переглянулись.
- Кровь все-таки прольется, - шепнул князь Оболенский Рылееву.
Рылеев, один из самых ревностных и пламенных вожаков восстания, страшно
устал за последние часы, он все искал Трубецкого, переговаривался с
офицерами в казармах, пытался убедить в своей правоте все еще сомневающихся.
- Мы все погибнем. Господи, нас предали, предали!
Лейтенант Тугай спешился и бросился к Оболенскому.
- Это все, кого я смог убедить! - крикнул он. - Всего лишь эскадрон. -
Он заткнул за пояс тяжелый пистолет. - В казармах все передают слова
Николая: "Кто взбунтуется, получит восемьсот ударов шпицрутенами и
отправится в Сибирь до конца дней своих". Это как-то не возбуждает в людях
геройство.
- А вы? - спросил Оболенский. - Вы-то все же примкнули к нам?
- А я всегда держу слово, эксцеленче! Я вам не трус какой-нибудь.
- А как же ваша невеста? Через семнадцать дней свадьба, я уж для вас и
подарок купил.
Тугай угрюмо воззрился на землю у себя под ногами.