"Роберт Дугони. Властелин суда" - читать интересную книгу автора

дело вытаскивать ярко-оранжевые удлинители и портативные вентиляторы за
собой в коридоры и гужеваться там. После заключительной речи Стайнера судья
Браун в качестве акта милосердия объявила десятиминутный перерыв. Слоун
воспринял это как временное освобождение. Но освобождению вот-вот наступал
конец.
- Мистер Слоун, теперь ваше заключительное слово.
Поблагодарив судью Браун, Слоун окинул беглым взглядом чернильные
каракули в своем блокноте.
Но все это было лишь игрой.
Никакой заключительной речи перед ним сейчас не лежало. После
выступления Стайнера он вслед за ним сунул свои записи в портфель. Он не
имел ничего, что можно было бы противопоставить Стайнеру - его страстному
мелодраматизму, набросанной им ужасной картине последних мгновений жизни
Эмили Скотт и вопиющей небрежности дежурного. "Расчихвостить этого подонка"
Слоуну было нечем.
В голове была пустота. Наполненный зрителями амфитеатр за ним шуршал,
обмахиваясь веерами и бумажками, как конгрегация баптистов где-нибудь на
Юге, - белые листики так и мелькали. Назойливый гул ручных вентиляторов
напоминал неумолчное жужжание невидимых насекомых.
Толкнув назад кресло, Слоун рывком встал.
В глазах вспыхнул и померк яркий свет - ударом молнии свет прошиб его
болью, начиная от затылка, резанул глаза. Он ухватился за край стола, и
перед глазами вновь возникла, наплывая и тут же отступая в туман, теперь уже
такая знакомая картина: женщина лежит на земляном полу, вокруг истерзанного
тела кровавая лужа, растекающаяся ярко-красными ручейками. Удержавшись от
брезгливой гримасы, Слоун постарался прогнать картину обратно во тьму и
пошире открыть глаза.
Судья Браун слегка раскачивалась в своем кресле, и слышалось ритмичное,
похожее на тиканье часов поскрипыванье. Стайнер тоже сохранял полнейшую
невозмутимость. В первом ряду амфитеатра между двух остальных своих дочерей
сидела Патриция Хансен, мать Эмили Скотт. Руки трех женщин были перевиты и
крепко сцеплены - так держатся за руки демонстранты в пикете. На секунду
Патриция отвела стальной взгляд своих серо-голубых глаз от Слоуна, скрестив
его со взглядами присяжных.
Усилием воли Слоун распрямился, вытянувшись в свой полный, шесть футов
и два дюйма, рост. За время процесса, начиная с первой своей речи в этом
зале, он из своих ста восьмидесяти пяти фунтов сбросил целых десять, но на
глаз такая его внешняя и внутренняя деградация - неизбежное следствие
питания в фастфудах, постоянного недосыпания и непреходящего стресса - не
была заметна. Колебания в весе он учитывал, и в шкафу у него хранились
костюмы разных размеров. Присяжные ничего не заметят. Он застегнул пиджак и
сделал несколько шагов по направлению к присяжным, но те не дрогнули,
оставив его молчаливо стоять у барьера, - нежданный родственник, встреченный
нелюбезно в надежде, что, поняв это, он вскоре уйдет.
Слоун ждал. Вокруг него гудел и поскрипывал зал, воздух густел от
человеческих испарений.
Присяжный номер четыре - бухгалтер из Ноуи-Вэлли, все время усердно
строчил что-то в своей тетрадке, но сейчас поднял глаза первым. Затем это
сделал номер пятый - русоголовый сезонный рабочий. Девятый номер -
афроамериканец, тоже рабочий, строитель. Он тоже поднял глаза, хотя его руки