"Юлий Дубов. Меньшее зло (fb2)" - читать интересную книгу автора (Дубов Юлий)

ГЛАВА 22. КАВКАЗСКИЙ ПЛЕННИК

Он был жив и в безопасности, за что полагалось испытывать благодарность. Но с благодарностью получалось плохо. Он ведь не дурак. Сколько может стоить такая информация? Как заблестели глаза у рыжего грузина, когда он прочел привезенную им, Аббасом, бумагу! Такая бумага стоит дорого, очень дорого. Она дает возможность взять за яйца все руководство страны, все ФСБ, нового президента, всех. Надо позвонить по телефону в Кремль и сказать — вот у нас есть такая интересная бумага, а ну как мы ее сейчас передадим по радио, покажем по телевизору, перешлем в ЦРУ или куда там еще посылают такие бумаги, на радио «Свобода»… Все тогда узнают, что русские взрывают своих же, чтобы неизвестно кого выбрать президентом страны. Тогда все в мире скажут — зачем нам эти русские, пусть они катятся к чертовой матери, нам не нужны такие партнеры, они хуже Гитлера, который сжег рейхстаг, но без людей, а эти взорвали своих же, чтобы привести к власти нужного человека… И в Кремле подумают — зачем нам ссориться с такими людьми, у которых есть такая важная бумага. Ни за чем нам не надо с ними ссориться. Они коммерческие люди и должны понимать, что им такая бумага ни к чему. Такая бумага нужна нам, чтобы ее больше никогда не было. А им нужны деньги. Сколько стоит такая бумага? Миллион? Десять миллионов? Давайте дадим им эти деньги. Тогда они отдадут нам эту плохую бумагу, да и человека, который ее привез. Мы потом сделаем так — приклеим эту бумагу ко лбу этого человека, выведем его на зорьке во двор большого каменного дома и скомандуем: «Пли!» И тогда не будет ни этого глупого человека, ни противной бумаги. Будем только мы, да наш президент, да еще люди, отдавшие нам документ и человека за десять миллионов долларов.

Но это наши люди, можно даже сказать, друзья, потому что враги никогда не сделали бы для нас того, что сделали они. А то, что взяли деньги, так ведь понятно. Сейчас продается и покупается все. Есть что-то, оно кому-то нужно, почему же не взять за это то, что нужно тебе? Даже необязательно брать деньги. Этот чернявый олигарх, про него все говорят, что он умный, вполне может сказать — пусть за эту бумагу я буду премьер-министром, а этот рыжий будет у меня первым заместителем. Или министром внутренних дел.

И все согласятся. Потому что Аббас и его документы того стоят.

Он, Аббас, потому так хотел поехать именно к этим двоим, что они были врагами людей с сонными глазами, стоявшими за спиной покойного отца Мамеда.

Аббас не зря прочел газеты той поры и знал все — про друзей чернявого, один из которых, доведенный до последней грани мастерски разыгранной комбинацией, выбросился из окна, другой подставил лоб под пулю, выпущенную в олигарха, третий не выдержал давления, предал, и теперь валяется в коме, а сестрички, едва прикрытые белыми халатами, ежедневно смазывают беспомощное тело, когда-то щедро дарившее им любовные ласки, предохраняющим от пролежней облепиховым маслом.

Настоящие мужчины не прощают смерти друзей. Они мстят до конца. Таков закон. Поэтому Аббас и поехал к этим двоим.

И еще одна причина была, тоже важная. Эти, с сонными глазами, они тоже много кого потеряли на войне. Полковник Корецкий, которого рухнувшая с неба статуя вбила в асфальт, да и сам отец Мамеда, неизвестно кем зарезанный в летящем на Запад лайнере, раздававший сонным людям деньги, — это те, про кого известно. А были, небось, и другие, про кого в газетах не написали. Эти страшные люди тоже не умеют прощать. Потому что если простят, то и им, и всем их спецслужбам грош цена, и каждый имеет право вытереть о них ноги. И пусть даже сто раз передадут им Аббаса со всеми его документами — они только сделают вид, что успокоились, но дождутся часа и рассчитаются сполна. Так не может быть, чтобы чернявый и рыжий этого не понимали. Поэтому расчет у Аббаса был правильным. Очень точным был расчет.

Но что-то сломалось, причем произошло это уже здесь, когда они только появились в охотничьем домике. Очень уж хорошо понимали друг друга рыжий и чернявый. Настолько хорошо, что и слов им никаких не нужно было, только взгляды, которыми передавалась недоступная Аббасу и потому весьма тревожная информация.

Аббас успокоился на время, войдя в приготовленную для него комнату и увидев мягкую кровать и белый махровый халат. Он обрадовался и размяк, почувствовав себя в тихой гавани. Взял в руки халат и вдруг представил себе притащившую его сюда журналистку, совсем голую, как тогда в ванне, когда он вошел, чтобы сказать, что знает, куда надо бежать. И хотя до сих пор он никогда не думал об этой тощей козе, как о достойной внимания женщине, Аббас неожиданно испытал сильнейшее возбуждение.

Которое тут же и улетучилось, потому что на пороге без стука возник охранник Андрей.

— Очень извиняюсь, — произнес Андрей, улыбнувшись напряженно. — Небольшое изменение планов. Разобрать вещи не успели? Уезжаем. В другое место будем перебираться.

Что— то такое было в лице Андрея, какая-то странная деловитость, неясная неискренность натужной улыбки -будто бы на глазах спокойный и уверенный в себе человек, знающий и исполняющий свою работу, превратился в подчиненного чужой воле зомби. Аббас был человеком простым, не слишком образованным — незаконченный техникум советской торговли не в счет, — но опасность он, прошедший через карабахскую бойню, чувствовал кожей.

Неправильным оказался расчет. Неверным. Ошибка вышла.

— Ты меня продавать будешь? — спросил Аббас севшим голосом. — Или убивать?

— Ты это чего? — вроде сердито удивился Андрей, но в словах его чувствовалось не удивление, а прорвавшаяся досада. — Дурака не валяй. Кино смотрел? «Бриллиантовая рука»? Менять будем точку. В смысле — когти рвать. Ха-ха…

Но смех прозвучал неубедительно, и Аббас ощутил, как стало жарко лицу, а по спине поползли липкие струйки вонючего пота. Ноги ослабли, и он без сил опустился на кровать, придавив махровый халат, минуту назад символизировавший покой и блаженство.

— Не рассиживайся, — скомандовал Андрей, и в его голосе прорезался металл. — Давай, давай! Ножками! А то понесем.

Он цепко ухватил Аббаса за предплечье и дернул вверх.

— Погоди, — бормотал увлекаемый по лестнице Аббас, — погоди, я тут забыл… Мне тут надо…

Дженни уже сидела в джипе, и притиснутый к ней Аббас почувствовал тепло ее тела, но вспыхнувшее наверху желание не вернулось, убитое на корню ожиданием смерти.

— Они нас везут убивать, — проговорил он шепотом, когда джип тронулся вслед красным огням «Мерседеса».

Дженни дернулась и удивленно взглянула на Аббаса. Сидящий рядом Андрей, перегнувшись, одной рукой успокаивающе похлопал Дженни по коленке, а второй больно сжал плечо Аббаса.

— Пургу не гони, — рявкнул он другим, настоящим, а не фальшивым, как в комнате наверху, голосом. — В армии паникеров к стенке в первую очередь ставят. В горы едем, в безопасное место. Понял, придурок?

От окрика Аббас испытал фантастическое чувство облегчения, смешанного со стыдом перед девушкой за свой страх, за исходящий от него резкий запах смертного пота и за то, что охранник Андрей его презирает.

Через опущенное стекло рядом с молчаливым водителем в машину врывался колючий ночной воздух. Джип шел вплотную за «Мерседесом», огибая выбоины в асфальте. Вдоль трассы тянулись высокие голые деревья, потом они пропали, и начался серпантин.

Перед мостом через обрыв, на дне которого бурлила невидимая речка, «Мерседес» остановился, из него вышел Шамиль и прошел до середины моста, светя фонариком, вернулся, махнул приглашающе рукой. За мостом машины резко свернули влево, на проселок.

— Вот козлы, блядь! — злобно сказал Андрей. — Тыщу лет здесь живут — дорогу нормальную сделать не могут! Прошлый раз сюда ехали, сразу два колеса спустило. Мало того, что камни сплошные, так еще и бутылок набросали… А говорят — вера пить не допускает. Если не допускает, откуда столько посуды?

Но на этот раз обошлось. Метров через триста джип остановился, отпустив «Мерседес» вперед.

— Вылезайте, — сказал Андрей. — Дальше пешком прогуляемся. Тут недалеко. Чуть в горочку — и мы дома.

Втроем они подошли к железным воротам в сложенном из грубых камней заборе, Андрей вытащил из кармана ключи, поколдовал с замком. Ворота жалобно застонали, открываясь. Он пригнулся, настороженно вглядываясь в темноту, пробормотал что-то невнятное, но явно ругательное.

В доме пахло старым деревом, въевшимся в стены дымом, козьей шерстью и пылью. Андрей включил фонарик, очертил круг, высветив вытертый до дыр ковер на полу, полированный райкомовский стол для заседаний и две железные кровати с горами матрасов на панцирных сетках.

— Здесь будете спать, — сказал он. — Ночью. А днем вот туда. — Он махнул рукой в сторону люка в полу. — Чтобы от греха подальше. Еду вам Шамиль будет носить, воду там, еще что понадобится… И на двор не показывайтесь ни под каким видом. Тут место тихое, но всякое может быть. Лучше, чтобы вас не видели. Света здесь нет, но вот там свечки лежат. И зажигалок штук пять. Ставни плотные, но все же иллюминацию не устраивайте. Мобильники отдайте сюда. Если что нужно будет передать, в подвале труба идет, вроде как от отопления, только лопнувшая. Постучите три раза — придет Шамиль. Он рядышком. Что еще?

— Тут холодно, — сказала стучащая зубами Дженни.

— Да, — согласился Андрей. — Что есть, то есть. Не Версаль. В подполе армейские одеяла. Штук десять. И матрасы вот. В принципе, недельку-другую перетерпеть можно. А там, глядишь, все и образуется. Чтоб не простыли, надо ноги и голову утеплять… Вот вам от Ларри Георгиевича.

Из полиэтиленового пакета Андрей вытряхнул на стол две мохнатые папахи, две сванки из валяной шерсти и связку полосатых пушистых носков.