"Юлий Дубов. Меньшее зло (fb2)" - читать интересную книгу автора (Дубов Юлий)

ГЛАВА 11. ПУТЬ НАВЕРХ

Изменения, которые произошли в жизни Ленки, можно было сравнить только с глубинным сдвигом земных пород, вздымающим к небу не существовавшие доселе горные пики.

История начала неспешно раскручиваться в доинфокаровские времена, на ленинградской школе молодых ученых. Тогда, испугавшись непонятной, а потому опасной тяги к Сережке Терьяну, Ленка в соответствии со старинным рецептом решила вышибить клин клином.

Это было тем более легко, потому что он, другой клин, был рядышком, в сером костюмчике гэдээровского производства, молчаливо сидел напротив за банкетным столом и поглядывал на пьянеющего на глазах Терьяна с сочувствием и пониманием. Когда заиграла музыка, увел Ленку из-за стола под песню про надежду, земной компас, потом покружил в танго, а когда запел Хампердинк, все уже было понятно.

— Пойдем, — сказала Ленка, нервничая из-за того, что напившийся Сережка может устроить безобразную сцену. — Уведи меня. Пойдем к тебе. Только прямо сейчас.

— Лучше не вместе, — осторожно ответил серокостюмный партнер. — Вот ключ от моего номера. А я буду минут через десять.

Ленке бросилась в глаза стерильная чистота люкса. Ровным счетом ничто не говорило о том, что здесь десять дней кто-то живет, — после веселого бардака в оргкомитетском номере, с постоянно сохнущими в ванной простынями, пустыми бутылками и полными пепельницами, после Сережкиной комнаты с разбросанными повсюду рубашками, носками, спичечными коробками и пачками «Дымка» Ленка оказалась в пустынном царстве совершенного и невозмутимого порядка, где не было ни пылинки, ни бумажки, ни единой вмятины или лишней складки на безукоризненно заправленной широкой кровати. Девственно чистый блокнот лежал точно по центру журнального столика рядом с идеально заточенным карандашом. Даже в ванной, куда она заскочила, чтобы хоть слегка привести себя в порядок, отсутствовали малейшие признаки обитаемости — ни зубной щетки, ни бритвы, ни каких-либо иных мужских туалетных принадлежностей.

Может, из-за Сережки или по каким другим причинам, но в постели новый знакомец скорее удивил, чем порадовал. Любовью он занимался настолько хладнокровно и отстранение, что у Ленки возникло ощущение, будто он одновременно перемножает несколько многозначных чисел, уделяя основное внимание этому. Стало даже обидно. И появилось дерзкое желание раскрутить холодную лягушку, вырвать хоть что-то похожее на эмоцию.

На это ушло несколько часов, но лягушка оказалась на редкость неподатливой. Каждый раз он с неторопливой методичностью доводил Ленку до финальной судороги, выжидал несколько секунд, переводил дыхание, вставал и уходил в ванную. Шумела вода, потом в ванной гас свет, он возвращался, ложился рядом и вежливо обнимал Ленку за плечо.

— Я когда к тебе в номер пришла, — сказала Ленка, — сначала решила, что здесь никто не живет.

— Правда?

— Правда. Так все чисто. Никаких следов человеческого существования.

— А теперь понимаешь, что я здесь живу?

— Не-а. Тебя тут нет. Я есть, а тебя нет. Как будто ты в воздухе висишь и ни с чем не соприкасаешься. Как привидение.

— Интересно. Любопытное наблюдение. Тебя ведь Леной зовут?

— Да. А тебя как-то… Тит Титыч? Петр Петрович?

— Федор Федорович. Но лучше просто по имени.

— Федор Федорович, — повторила Ленка, пробуя имя на вкус. — Неудобно. И Федя — тоже неудобно. Я тебя буду называть — Теодор. Очень благородно звучит.

— Возможно. Но мне не нравится.

— В пустыне есть змея, — неожиданно сообщила Ленка. — Эфа песчаная. Длинная, ядовитая и с красивыми узорами. Ты ведь из Конторы? Я тебя буду называть Эф Эф. Или просто Эф. Это тоже эфа, но мужского рода.

Вот так и познакомились.

Второй раз они встретились, когда у Платона возникли, а потом, при бескорыстном соучастии Федора Федоровича, рассосались проблемы с выездом за границу, в Италию.

Дня через четыре после того, как он улетел, к Ленке подошел Ларри и попросил:

— Послушай… Тут такое дело. Возьми пару дней за свой счет, слетай в Питер. Помнишь, на школе был такой — Федор Федорович? Надо ему от меня пакетик передать. Небольшой подарок. Знак внимания.

Запутанную книгу человеческих взаимоотношений Ларри читал с листа и не напрягаясь. И это многим было понятно. Использование Ленки в качестве почтальона означало, что к небольшому знаку внимания прилагается еще и живой привет — с высокой грудью, длинными ногами и незаконченной романтической прелюдией.

Пара дней превратилась в неделю, за которую Ленка узнала много интересного.

По пунктам:

1. Он холост. Точнее, разведен. Была жена, и был он с ней в Демократической Республике Германии, где занимался своими комитетскими делами. Пока он ими занимался, жене приглянулся заезжий из Союза театральный товарищ. В результате получился скандал, и из ГДР его отозвали.

2. На Родине его встретили плохо. Из Конторы не поперли, но поручили совершеннейшую, по его квалификации, ерунду — следить, чтобы ценная научно-техническая информация не утекала за рубеж, а напротив — притекала оттуда в постоянно увеличивающихся объемах. Это и объясняло его присутствие на устроенной Платоном школе-семинаре.

3. Все ребята ему понравились. Веселые и задорные мальчишки, хотя возрастная разница не так чтобы очень. Претензий к ним никаких нет. А это уже очень важно, потому что см. пункт 4.

4. Карантин он высидел, дрезденская история с сукой-женой списана в архив, и его переводят в Москву, в центральный аппарат. Это вовсе не означает, что он собирается ежевечерне пить водку с Платоном, Ларри и Витькой Сысоевым, но готов помогать, если возникнут проблемы типа… Ну, какие-нибудь проблемы. Мало ли что…

5. И не такой уж он холодный лягушонок. Просто кошмарно зажат и от этого жутко традиционен. И скорее всего, история с женой его поломала, поэтому он боится вылезти из скользкой лягушачьей кожи. В принципе, материал вполне пригодный, хотя и нелегкий. Трудный в обработке.

Но в Москве все сложилось далеко не сразу.

Перебравшись в столицу, Эф Эф не проявлялся довольно долго. Потом позвонил и пропал чуть ли не на год. Через год перезвонил, сказал, что сейчас в Москве его нет. А на заданный Ленкой наивный вопрос, какая погода там, где он сейчас есть, уклончиво ответил, что переменная.

Объявился в августе девяносто первого, но встретиться не получилось.

От девчонок Ленка узнала, что в синем платоновском блокноте, хранящемся в самом секретном сейфе «Инфокара», есть прямой телефон некоего Федора Федоровича, именуемого в секретариате Федей Питерским, и что в дни путча он из офиса на Метростроевской практически не вылезал.

А потом, весной девяносто второго, когда звезда «Инфокара» стремительно летела ввысь над разваливающейся на глазах державой, Ленку вызвал Ларри и сказал:

— Я тут новый офис прикупил, для банка. На Старом Арбате. Сейчас посадил там кое-каких людей. Я тебя вот что попрошу. Раз в день, часиков в двенадцать, ты вот в это место подходи, позвонишь там из автомата. Да! Ты же его знаешь — Федор Федорович, ты к нему в Питер от меня ездила. Он для меня документы будет передавать.

И совсем было вспыхнула уже начавшая тускнеть искорка, но тут подвернулся Сережка Терьян, брошенный на приручение мятежного питерского филиала, и Ленка не выдержала — привела Терьяна на Арбат, усадила на лавочку и оставила с Федором Федоровичем наедине.

Эф Эф повел себя как офицер и джентльмен. Он досконально исполнил Ленкину просьбу, вооружил Терьяна смертоносной информацией и, повинуясь внутренним заморочкам, немедленно прекратил все отношения с Ленкой. Ничего объяснять не стал. Судя по всему, появление Терьяна и проявленный Ленкой интерес к его делам послужили для него сигналом, что он может оказаться лишним.

Он не объявился ни когда украли и убили невесту Терьяна, ни когда наполовину парализованного и с трудом ворочающего языком Сережку привезли из Питера, ни даже после того как в Москву пришла страшная весть о сгоревшей машине, пробившей бетонное ограждение австрийского автобана, и об изуродованном до неузнаваемости трупе, нашедшем последнее пристанище на тихом венском кладбище. Сережка…

Все, казалось бы, закончилось, будто и не начиналось. Уже была отброшена ненужная более конспирация, таинственный арбатский особнячок превратился в шикарное банковское здание, и Эф Эф стал регулярно появляться то на Метростроевской, то в клубе, вежливо раскланиваясь с Ленкой и ничем не выделяя ее из стайки офисных девочек.

Но тут началась большая война льготников, загремели взрывы и выстрелы, неведомо откуда появившиеся на подмосковных трассах танки стали разносить в труху бронированные «Мерседесы» и джипы, и одной из жертв оказался Витька Сысоев, не выдержавший недоверия своих же, деликатно замаскировавший собственную смерть под дурацкий несчастный случай по пьяни и приславший Платону письмо с многоточием и вопросительным знаком в конце.

Тогда с Ленкой произошла истерика, не на шутку всполошившая офис. Она визжала пронзительно и страшно, захлебываясь слезами, и закатила приехавшему Платону оплеуху.

Возникший на пороге Федор Федорович тут же сгреб Ленку в охапку, зажал ладонью раззявленный в крике рот, отнес в машину и увез к себе на квартиру. Там вколол ей что-то, раздел, засунул в ванну, потом завернул в полотенце, унес в кровать, дождался врача и исчез на сутки.

Вскоре они сошлись насовсем, хотя отношения свои не афишировали. Но в «Инфокаре» тайн не было, и про них знали все.

После неудавшегося покушения на Платона и гибели подставившего лоб под предназначенную для Платона пулю Марка Цейтлина, когда Ларри остался в одиночестве и объявил войну всем и вся, Федор Федорович сказал Ленке, что уходит из «Инфокара».

— Страшно стало? — язвительно спросила Ленка. Он не обиделся. Кивнул.

— Страшно. Только я совсем не того боюсь, про что ты подумала.

— А чего?

— Я — их боюсь. Ларри и Платона. Того, что из них получится. Вернее, уже получилось. Знаешь, как Ларри практически в глаза называют? Шер Хан. Очень точно, между прочим.

— Из Платона получится покойник. Они его убьют. Один раз не вышло, выйдет во второй. Больше за него под пулю никто не пойдет. Ларри тоже убьют. Или сперва посадят, а убьют уже там.

Федор Федорович пожал плечами.

— Это вряд ли. Коллеги мои — люди, конечно, серьезные, но с этой парочкой им так просто не совладать. Выросли мальчики, выросли. За эти годы они такие университеты прошли, что Конторе уже не по зубам. Крови нанюхались, вошли в силу. Я им теперь не нужен.

— Погоди, — сказала Ленка, не веря ушам. — Так ты что думаешь — что они сейчас будут твою бывшую Контору на куски разносить? С ума, что ли, сошел?

— Можно, я тебе не скажу, что я думаю? Я, кстати, не думаю, а знаю доподлинно, что сейчас будет делать Ларри. С ведома и одобрения нашего гения. А я, если ты не забыла, офицер.

— Бывший.

— Офицер не бывает бывшим. Это призвание. Если я сейчас буду рядом с ними, мне этого не простит никто.

— Так вот что тебя колышет… Что тебе кто-то там не простит, если ты в такое время не бросишь друзей, которые тебя на улице подобрали и взяли под крыло…

Федор Федорович не на шутку разгневался и хлопнул дверью кабинета.

А через полчаса объявил:

— Я принял решение. Ухожу из «Инфокара». А к тебе у меня есть предложение. Завтра с утра пойдешь туда и напишешь заявление. По собственному. Я тебя на улице подожду. Оттуда поедем в загс. Поженимся.

— А если не напишу? Эф Эф пожал плечами.

— Ты не понимаешь. Я не просто от них ухожу. Я рву все связи. Так надо. Моя жена там работать не может. И любовница не может. Просто знакомая — тоже. Понимаешь?

Ах, каким тяжелым это оказалось — сделать верный выбор. Переступить порог квартиры Эф Эфа и не возвращаться больше. Остаться одной, в однокомнатной конуре в Гольяново, где время от времени будут возникать бравые инфокаровские охранники, чтобы побарахтаться в койке с телкой-секретаршей, да будут забегать случайные знакомые, морща носы от подъездных запахов… Или согласиться, стать законной женой полковника в отставке… Женой… Женой… Но тогда завтра надо идти в офис с заявлением. Там Мария. Она возьмет заявление, прочтет и, скорее всего, ничего не скажет. Просто посмотрит. Глаза в глаза.

Решение определилось, как ни смешно, тем, что эту ночь Ленка провела одна, в своей гольяновской хижине, где не бывала с полгода. За это время на нее протекли соседи сверху, протух и сгнил забытый в мусорном ведре кусок колбасы да рука неизвестного злоумышленника, прорвав наискось дермантин на входной двери, оставила несмываемый трехбуквенный автограф.

Ленка проворочалась до утра, отбиваясь от назойливых подвальных комаров, которые пикировали с потолка с противным победным писком, несколько раз начинала плакать. Когда через пыльные занавески пробились первые лучи серого утра, сделала окончательный выбор.

Она позвонила своей напарнице Людке из автомата на углу:

— Людк, привет. Слушай, кобра пришла?

— Нет еще. Ты где? Давай быстрее, а то здесь уже сумасшедший дом.

Узнав, что Марии еще нет, Ленка перевела дух и набрала номер Федора Федоровича.

— Слушаю, — сказал он в трубку. — Это ты?

— Я.

— Решила?

— Да.

— И?

— Да.

Федор Федорович помолчал.

— Я подъеду через десять минут. Буду стоять у правой подворотни. У тебя паспорт с собой?

Ленкино заявление по собственному было надежно укрыто в запечатанном конверте, который она оставила на столе у Людки и позорно бежала, опасаясь разреветься на глазах у всех. А потом машина Федора Федоровича унесла ее к будущему семейному счастью.

Но счастье не складывалось — сперва немного, а потом и совсем. Удлиняющаяся тень покинутой инфокаровской цитадели настигала их, надежно обнуляя шансы на побег.

Ленка однажды вспомнила приведенного ею в «Инфокар» соседа-таксидермиста, который и пробыл-то в фирме всего-ничего, ушел, с кем-то поцапавшись, и переключился на производство лисьих шапок. Он несколько раз заваливался к Ленке в гости с бутылкой водки и нехитрой закуской.

Подвыпив, говорил:

— Ты знаешь — я всякого разного в жизни насмотрелся. У меня на этих твоих обиды нету, хер бы с ними, извини за выражение. Только вот что странно: ночью, бывает, слышу ваши телефонные звоночки… Помнишь — «ту-ту-ту…» И так мне сразу делается, — он удивленно мотал головой и тянулся к бутылке, — я потом куда ни заходил устраиваться, все думал — как услышу вот это вот, так и останусь, да ни разу не пришлось…

Ей тоже снились — инфокаровская телефонная многоголосица, дребезжание старых кондиционеров, которые Муса Тариев так и не успел заменить на японские, едкий сигарный дым, смешивающийся с запахом валокордина, — верный признак начавшегося разбора полетов… Странный и завораживающий спектакль, бесконечно длинная и кровавая трагедия с выстрелами, предательством и безжалостной ломкой судеб, но разыгрываемая в стилистике студенческих капустников.

Воспоминания не хотели уходить — они прочно держали ухватистой когтистой лапой. От этого было тяжело и хотелось плакать.

Но тяжелее всего было смотреть на мужа.

Внешне он оставался все тем же — сдержанным, подтянутым, уверенным в себе, самодостаточным. Не поменялся установленный раз и навсегда распорядок дня — будильник в шесть утра, часовое самоистязание на тренажере, ледяной душ, непременная прогулка по бульвару перед обедом.

Но инфокаровский вирус, занесенный в организм в революционные девяностые, явно начал разрушительную работу.

Она думала сперва: это естественно, ведь мужчина не может без дела, без работы. Поэтому и участившиеся приступы раздражительности, и неожиданно обнаружившееся занудство в выяснении отношений по самым незначительным поводам, и растущие на глазах порции коньяка — все это не считалось до поры серьезным поводом для беспокойства.

Детскую игру с ежедневным многочасовым пребыванием за запертой дверью кабинета Ленка раскусила быстро — муж должен постоянно делать вид, будто занимается чем-то важным и секретным, потому что боится, что иначе она перестанет уважать его.

Он знал, что она догадалась, и от этого отношения не улучшались.

В дом стали приходить люди — иногда по два-три человека ежедневно, все время разные. Они появлялись к обеду, часто засиживались до ужина, в ее присутствии аккуратно говорили о несущественных мелочах. Потом переглядывались как по команде. «Ну что ж», — говорил муж, и они уходили в кабинет, куда она потом приносила кофе и чистые пепельницы.

— А это кто? — спросила она однажды.

— Ты что думаешь — я всю жизнь просижу дома? — с обидной резкостью ответил муж. — Мне на пенсию рано.

— Я поэтому и спрашиваю, — сказала Ленка, решив не обращать внимание на тон.

Эф Эф помрачнел.

— Знакомые. Зовут на работу в разные места.

— А ты?

Он не ответил. Подошел к бару, взял бутылку коньяка, бокал и сел к телевизору, прибавив звук.

Больше она вопросов не задавала.

Насколько сильно проник к нему в кровь медленно действующий яд инфокаровского прошлого, стало понятно чуть позже.

Газеты Федор Федорович просматривал за завтраком, если что-то привлекало внимание, ставил на полях карандашную птичку. Потом удалялся на обязательную прогулку, а газеты оставались на журнальном столике. Однажды в его отсутствие Ленка, разобравшись с обедом, залезла с ногами в кресло и зашелестела страницами. Ей тут же бросилось в глаза, что птички оказались рядом с упоминаниями «Инфокара».

Это не было случайностью. В те редкие дни, когда «Инфокар» не подбрасывал новых сюрпризов, газетные поля оставались девственно чистыми.

— А я знаю, почему ты никуда не устроишься, — как-то сказала Ленка за обедом.

Эф Эф заинтересованно посмотрел на нее.

— Почему?

— Ты хочешь найти второй «Инфокар». А второго «Инфокара» нету.

Муж покраснел. Ленка поняла, что попала в точку. И тут же пожалела об этом, потому что он немедленно ушел в кабинет, оставив на столе нетронутую тарелку с супом.

Однако ее неосторожные слова сняли табу с инфокаровской темы. Эф Эф понемногу разговорился.

— Посмотри, — и он перебрасывал ей через стол газету. — Посмотри! Ты понимаешь, что они делают? Они же зарвались! Это уже не бизнес, это аутизм, полная потеря чувства реальности. У них связь с окружающей средой отсутствует начисто. Какая-то патологическая жажда потребления. Внимательно, внимательно посмотри!

С каждым днем непременное обсуждение очередных инфокаровских сюжетов становилось все более продолжительным и резким. Ленка не на шутку встревожилась.

Неужели вся их будущая жизнь так и пройдет — в бессмысленной борьбе с пережитым?

Иногда по вечерам Эф Эф выводил Ленку в ресторан. Бывали и в театрах. С театра, собственно, и началась новая жизнь.

В тот вечер в Большом давали «Жизель». В антракте они спустились вниз, к входной двери. То, что Ленка курит, Федор Федорович не одобрял. Но и не запрещал.

Человека в коричневом костюме, с сонным помятым лицом Ленка заметила сразу. Он стоял у стенки и безразлично оглядывал разношерстную толпу. Может, Ленка и не обратила бы внимания, но рука мужа, поддерживавшего ее за локоть, когда они спускались по лестнице, неожиданно напряглась. Поэтому она и увидела человека в коричневом костюме, проследив за взглядом Эф Эфа.

Сонный человек делано зевнул и начал лениво пробираться в их сторону. Оказавшись шагах в трех, достал сигарету, вставил в темный мундштук, но закуривать не стал, а как бы застыл, держа мундштук на отлете и вглядываясь в потолок.

— Федор Федорович, вы ли это? — раздалось откуда-то сзади. — Сколько лет, сколько зим!

Рядом с ними оказался моложавый подтянутый мужчина в смокинге, он радушно улыбался. На лице сонного соглядатая выразилась еще большая скука.

— Приветствую, — сказал муж. — Действительно, давно не виделись. У вас как дела? Все там же?

— А куда ж я денусь? Вам, кстати, большой привет. Не забыли дедушку?

Муж неопределенно мотнул головой.

— Заехали бы как-нибудь, Федор Федорович. А то ему скучно. Скучает без свежих лиц.

— Если как-нибудь…

— Вот и отлично. Скажем, завтра. В одиннадцать пятнадцать. Человек в коричневом неспешно развернулся, сделал шаг в сторону и растворился. Только произошло неясное шевеление воздуха.

Федор Федорович посмотрел ему вслед.

— Вы как думаете, Игорь, — обратился Эф Эф к моложавому мужчине, — это он за вами? Или за мной?

— Кто? Ах, этот… Понятия не имею. Им же сейчас делать нечего, вот и занимаются удовлетворением своего и казенного любопытства. Так договорились?

Ленка очень хорошо знала, что есть темы, которые с мужем обсуждать бессмысленно. Но часов в пять она проснулась, мужа рядом не обнаружила, поворочалась немного, потом встала и увидела полоску света под дверью в кабинет. На рабочем столе и на полу валялись скомканные листы бумаги. Федор Федорович сидел в кресле и что-то быстро писал. Увидев Ленку, мгновенно перевернул листок и сделал еще движение, будто пытаясь загородить собой разбросанный бумажный мусор. На лице Эф Эфа изобразилась такая тоска, которую она наблюдала только раз в жизни — в приемной, перед последней встречей с Ларри.

— Что-то случилось? — тревожно спросила Ленка.

— Выйди, — неожиданно грубо сказал Федор Федорович. — Выйди, закрой дверь и ложись.

— Я больше не засну.

— Тогда погладь мне рубашку. В восемь мне надо уходить. Все. Сейчас я очень занят.

С этого утра их жизнь переменилась неузнаваемо. Со свидания с загадочным дедушкой муж пришел только к вечеру. Таким Ленка его еще не видела.

— Что? — крикнула она, не на шутку перепугавшись, забыв про обиду, и перегородила Эф Эфу дорогу.

— Я, — замогильным голосом объявил муж, — возвращаюсь на государственную службу.

— Куда?

— На го-су-дарст-вен-ную службу, — Эф Эф поводил пальцем перед ее носом и невесело оскалился. — Вот. Дослужился.

— На какую? Снова в органы?

— Иди сюда. Скажу на ухо.

Он прошептал два коротких слова. Ленку качнуло.

— Если тебе еще хоть кто-то из «Инфокара» позвонит, не вздумай разговаривать. Поняла? Категорически. Ни с одной живой душой. Хотя теперь они до тебя не дозвонятся…