"Антон Дубинин. Катарское сокровище" - читать интересную книгу автора

наберется, потому что подвижников в Тулузе с четвертого века перебывало
множество. Да что там с четвертого? Покровитель Тулузена - сама Мария
Магдалина, Апостол Апостолов, видевшая живое Лицо Христа воскресшего. Однако
заболела Господня Тулуза тяжелой болезнью, навроде чумы: ты заразу в дверь
гонишь - а она в окно возвращается, в щели пролезает. Заболела Тулуза
ересью. Ересью, которую проповедник Анри Клервоский[2] назвал некогда
альбигойской: видно, прибыл клервоский монах в округу Альбижуа по пути в
Тулузу и поразился, как много там еретиков. Хотя Тулузен[3] и другие земли
Лангедока ничуть не меньше Альбижуа от ереси пострадали, так и прилипло
название альбигойской - легат северянин был, что с него взять. Впрочем,
другие франки, менее великие, чем праведник из Клерво, это же злое
манихейское учение смело именуют и тулузской ересью, и провансальской. Им
что Тулуза,[4] что Каркассэ, что Марсель - все одно. Церковь же именовала и
посейчас зовет эту ересь манихейской, говоря, что пришла она с востока, из
Болгарии: а сами еретики гордо именуют свое учение катарским. От слова
"чистый", стало быть. Потому что, мало им прочих губительных убеждений, они
еще и отрицают благость всякой плоти, называя ее грязной и скверной,
сотворенной дьяволом, и не верят в плотское житие самого Господа нашего
Христа. Во все, на чем стоит древо нашего спасения, не веруют - и добро бы
сами не верили, так еще и простых людей соблазняют в огромном множестве.
Простому человеку ведь что? Ему отцов Церкви читать не дано. Ему лишь
увидеть велеречивого старца, который круглый год постится и к женщине не
прикасается, книги читает, а с ним, простым человеком, говорит не то что
кюре, а учтиво и на равных - и готово, поверит простец во все, что Старец ни
нарасскажет. А детям его уже и рассказывать не понадобится: они любую веру
готовы беречь только за то, что она - отеческая... И за то, что грязные
ненавистные франки, балакающие по-своему, наезжающие с севера жечь деревни и
ставить над простым людом своих господ, - что франки-чужаки другую веру
исповедуют.

Так же некогда и уверовали в ересь родители мальчика. Отец его, богатый
горожанин, владелец крупного пая в мельничном братстве Замка, дважды
избиравшийся в магистрат от квартала Дорады; и матушка, у которой в семье
сплошь еретики были, даже пару "рукоположенных" еретическим обычаем можно
насчитать. А вслед за ними уверовали и дети - старший сын, гордость и
красавец Гираут, и дочка Гирауда, и младший сын - наш бедный мальчик,
выросший в тени брата и привыкший во всем ему подражать. Брат, без сомнения,
был лучше всех на свете. Очень красивый - черные кудри, в которых застревал
и ломался гребень, и неожиданно яркие, светлые глаза; очень сильный - одной
рукой поднимал братишку и держал на весу; очень умный - всегда мог найти
верный ответ, отбрить шутника, посчитать деньги в уме без помощи пальцев или
костяных счетов; и очень независимый. Мальчику-то ужас как нужен был брат,
он жизни без него не мыслил и расплывался в улыбке от любого его доброго
слова. А брату, Гирауту Меньшому, в честь отца названному, похоже, никто не
был нужен на свете, он безо всех мог обойтись, даже без отца. А значит, все,
что он говорил, следовало считать правильным.
Да, до тринадцати полных лет наш мальчик гордился тем, что
катары-священники находили приют под их кровом; что он участвовал в общих
богослужениях, преклонял колени перед "Совершенными", держал корзины с
хлебом для благословения. И что община избрала именно его отца, человека