"Юрий Дружников. Трагедия старшего поколения - урок для нас (Интервью)" - читать интересную книгу автора

- Кто из писателей старшего поколения оказал на вас большее влияние?
- Наибольшее? Два писателя: Лев Кассиль и Александр Твардовский.
Первый, прочитав мой микророман, на совещании молодых писателей сказал в
ужасе: "Нет-нет! Вы - взрослый писатель". И, так сказать, вытолкнул меня из
детской литературы, передав, однако, мою прозу в "Новый мир" Твардовскому.А
второй, прочитав тот мой микророман, заявил: "Весь процент непроходного уже
заполнил Солженицын, и тебе места не осталось". То есть вытолкнул меня из
взрослой литературы. Эта проза из самиздата ушла в западные журналы.
Рукопись "Микророманы" КГБ забрал из издательства "Советский писатель".
Потом книга вышла в Нью-Йорке.
Таким образом, на деле я вовсе не шестидесятник, как обо мне почему-то
пишут сейчас в России. В шестидесятых я только начал писать прозу, в начале
семидесятых немного печатался в Москве, а основные тексты почти все
прятались от обысков в тайных местах, а опубликованы в восьмидесятые и даже
в девяностые. Так что в лучшем случае я - несостоявшийся семидесятник, а на
деле - восьмидесятник, переходящий в девятидесятника. Как писатель, я
реализовался на Западе. Там вышли все мои неопубликованные в Советском Союзе
рукописи и новые книги. Твардовскому я благодарен за честность, а с Кассилем
был в теплых отношениях до конца его дней. А больше влияли на меня другие
люди, и прежде всего Солженицын, Корней и Лидия Чуковские, Копелев и
Синявский. Но если говорить не о человеческом влиянии, а о литературном, то
оно шло от литературы в целом, а не от имен.
Трагедия старшего поколения - урок для нас. Среди писателей того
времени были, конечно, и другие значительные личности; многим, однако, не
хватило духу состояться, написать свои лучшие книги. Кассиль выдал "Кондуит"
в 1930-м, "Швамбранию" в 1933-м, остальное оказалось уровнем ниже и было
данью советскими времени. Многих удушили. Только дома общаться с ними было
отдушиной. Назову еще Нелли Кальма, Исая Рахтанова, Самуила Маршака.
- Вспомните какой-нибудь эпизод...
- Была осень 1963-го, когда мне, сопливому журналисту, позвонил
Маршак. Я тогда начал служить в газете и за два дня до этого заезжал к нему
насчет какой-то публикации. Я уже спал.
- Юра, - строго произнес он. - Вы можете очень срочно ко мне
приехать, не спрашивая, зачем?
- Конечно, Самуил Яковлевич. А когда?
- Сейчас. Возьмите такси.
Стоя босиком на холодном полу, я посмотрел на часы: первый час ночи.
Маршак уже был тяжело болен; наверное что-то важное... Наскоро оделся,
глянул, есть ли в кармане на такси (к счастью, было). Моросил дождь, такси
не попадалось. Наконец кто-то согласился подбросить и минут через двадцать я
был у Курского на Земляном валу (тогда называвшемся улицей Чкалова).
- Садитесь, - приказал Мэтр, едва я захлопнул за собой дверь.
Не снимая пальто, присаживаюсь на краешек тумбочки под зеркалом в
коридоре. Придерживая рукой полу халата, Маршак, волоча шлепанцы, удаляется
в кабинет, тут же является обратно с листком бумаги. Посверливая меня
глазами сквозь толстые линзы очков, начинает читать стихи, приглушая голос,
чтобы не разбудить домочадцев.
- Ну как? - спрашивает он, добравшись до конца.
- Блистательно, - отвечаю, не кривя душой, ибо стихи действительно
были звучные. - Настоящие маршакастые!