"Юрий Дружников. Смерть царя Федора (Микророман)" - читать интересную книгу автора

рассказал Бродеру историю, которую ему поведал актер Абдулов. Тот лежал в
одиночестве с приступом грудной жабы. Еле-еле дополз до телефона и звонит
врачу. Врач отвечает, что болен. "Лучше приходите, - говорит ему Осип, - а
то будете отвечать". Врач пришел и упал. Абдулов притащил его на постель и,
слушая его указания, стал давать лекарства. Привел он врача в чувство, с
сердцем у того полегчало, и врач ушел домой. Через несколько дней, когда
Абдулов, отлежавшись, выздоровел, он опять позвонил врачу справиться о
здоровье. Ему ответили: "Доктор умер..."
Бродер выслушал со снисходительной улыбкой.
- Запретить вам не могу, но заявляю, что частые стрессы вам
противопоказаны категорически. Я бы на вашем месте себя пощадил: на сцену
раз в неделю, а больше - это риск. Не сокращайте себе жизнь. Катайтесь по
санаториям, кроме юга, конечно. Гуляйте по скверику, уезжайте на дачу. За
девушками можно... подглядывать. Иначе - за последствия не отвечаю.
Скрыл бы Коромыслов эту кутерьму от дирекции, да Бродер дорожку
перебежал: увидел имя пациента на афише и рассказал Яфарову, с которым, как
оказалось, был знаком семьями. Тот использовал представившийся козырь: в
интересах сохранения здоровья Коромыслова сократить его рабочий репертуар.
Безо всякой ложной скромности Федор Петрович полагал, что театр с его
уходом терял свое величие и компенсировать утрату нечем. Яфаров считал
иначе: прогресс искусства неостановим, и новое должно, согласно диалектике,
побеждать старое. Практически Яфаров под этим подразумевал выведение на
первые роли нужных людей, а заодно избавление от тех стариков, которые своим
занудством и ссылками на классику препятствовали принятию новых пьес из
Министерства культуры.
Трудность оставалась только с "Царем Федором". Отменять постановку,
идущую с 1896 года, не разрешали, и теперь худсовет собрался, чтобы найти
выход, то есть альтернативу Коромыслову. Ввели нового Федора - Скаковского.
К седьмому прогону тот пообтесался, спектакль заковылял и вскоре появился на
афишах без Коромыслова, будто его и не было никогда. Доживающие до пенсии
актеры утешали:
- Ну чего нам, Федя, нужно? Талант, деньги, слава, ордена, дача - все
тебе дадено. Смири гордыню! Собирай теперь спичечные этикетки, как Качалов,
или черепаху купи в зоомагазине на Кузнецком и гляди, как ползает. Да
оглянись на свое прошлое существование: отдыхали мы когда-нибудь? Зациклился
ты, Федя, уймись! И паровозу передых нужен.
Не возражал он, только рассматривал советчиков как диковинные
экспонаты. В чем они хотят его убедить? Черепаха ему не нужна, и он не
паровоз.
Был он гибридом простых и благородных кровей. Отец его, потомственный
дворянин, две трети сознательной жизни провел в Италии, а в один из заездов
в золотоглавую согрешил с молоденькой прислугой, зачав народного артиста
СССР. До революции Коромыслов выпячивал первую ветвь своих предков, после -
вторую.
Желторотым мальчишкой бегал он в этот театр, деньги собирал по копейке,
экономя на гимназических завтраках. В мировую войну Коромыслов остался без
отца, а в революцию - без матери. Голодал, обивал черный ход театра, чтобы
попасть в него хоть кем-нибудь, лишь бы очутиться за кулисами. Театральный
буфетчик приспособил его гардеробщиком, поскольку за право иметь доход от
буфета обязан был содержать гардероб бесплатно.