"Юрий Дружников. Смерть царя Федора (Микророман)" - читать интересную книгу автора

вял, скучен, работаю без огня. Сам пришел в театр в сентиментальном
состоянии поплакать, но понял, что не заплачет, и ушел домой, чтобы
напиться. Почему мне так плохо? Это от усталости, от бесполезности борьбы
я... я... я...
Мысль закрутилась на одной букве, заякала и превратилась в серию искр,
взлетевших в высоту сцены и одномоментно погасших. Ногти впились в ладони.
Он заметался, сидя на царском троне, сник и вдруг ясно понял, что играет
смерть.
Такой роли ему раньше не поручали, да и никак не могли поручить, ибо
играл он смерть свою собственную. Роль эта неожиданно потребовала от него
такой силы, какой он не обладал. И душа его рванулась, пытаясь преодолеть
самое себя.
Рука царская напряжением всех мускулов судорожно обхватила
государственную печать. Язык облизал горячие и сухие губы, и царь Федор с
ненавистью бросил:
- "Тебя - мою Ирину - тебя постричь!"
- "Ведь этого не будет!" - бросилась перед ним на колени Ирина,
наконец дождавшись реплики, с которой он так долго тянул.
- "Не будет! Нет! - поднялся во весь рост Федор Иоаннович, произнося
фразы, которых мозг уже не понимал. - Не дам тебя в обиду! Пускай придут!
Пусть с пушками придут! Пусть попытаются!"
Он сделал несколько хаотических, пьяных шагов навстречу князю Ивану
Петровичу Шуйскому, взмахнул рукой, угрожая проклятьем, и захлебнулся. Боль
заволокла сознание и свела тело. Князь Шуйский качнулся и стал падать на
Коромыслова. Поняв, что тело не подчиняется больше ему, Федор Петрович
попытался сделать шаг, чтобы уйти со сцены. Еще один шаг... Кулиса подплыла
к нему синим облаком, и он повис на этом облаке, обняв его, как последнее
живое существо, которому он мог отдать неизрасходованную ласку. Затрещали
гнилые нитки, не выдержав веса тяжелого тела, потому что кулису Федор
Петрович обнимал уже мертвый.
Костюмерша Анфиса, поняв, рванулась к нему, первый раз в жизни
показавшись зрителю. В партере кто-то засмеялся. Анфиса не удержала тяжелого
тела, и оно осело на пол.
Занавес быстро закрыли. Немногие зрители успели заметить и сообразить,
что произошло, но неизвестная тревога передалась всему залу. Главного
режиссера немедленно вызвали из кабинета.
- Наверх он позвонил? - спрашивал Яфаров, пробираясь сквозь плотное
кольцо. - Узнал что-нибудь плохое?
Никто не мог ему ответить, только пропустили вперед. Медсестра уже
сложила руки Федора Петровича на груди, медленно опустила ему веки,
придержав их пальцами, и стала разбирать шприц.
Яфаров опустился рядом с ней на колени и сжимал себе виски, будто
сомневался в том, что видит.
- Федор Петрович, - глухо пробормотал он, поправляя мятого
синтетического соболя на расшитом золотом царском одеянии, - прости меня,
грешного, дорогой ты наш товарищ, прости нас всех. Во, несчастье-то какое...
Вот ведь...
- Чего ж несчастье? Для нашего брата всегда почиталось за счастье на
сцене умереть.
- Да ведь не в таком же ответственном спектакле! - Яфаров поднялся с