"Юрий Дружников. Смерть царя Федора (Микророман)" - читать интересную книгу автора

ожидавшим у калитки. Вот какая это была щедрая дружба: он привел двух кошек
- одну себе, другую Федору Петровичу. В конце лета кота сбил мотоциклист, и
Коромыслов с Нюшей похоронили его в саду под сливой.
В сентябре прослышалось, что в театральном музее Бахрушина есть стенд с
фотографиями, рассказывающий о творческом пути народного артиста
Коромыслова. Он поехал посмотреть. Молоденькая девушка-экскурсовод что-то
бормотала группе беззаботных школьников, к которой он пристроился. Когда он
после экскурсии назвал себя, девушка испугалась:
- А вы разве живы?
"Да я царь этого театра! - хотел крикнуть он. - Все вымерли. Я
последний мамонт..."
Но, конечно, ничего не произнес вслух, понимая эту девушку, которая
твердо знала, что экспонаты покоятся на стендах, а не приходят на экскурсию
посмотреть на себя.


4.

С искаженным от боли лицом Федор Петрович продолжал работать на сцене.
Он вдруг отчетливо ощутил, что потерял контакт с актерами, играет в неживом
театре один. Вокруг по сцене ходят тени. Яфаров искорежил пьесу новыми
вводами, сделал вырезки, и изуродованный текст не узнать. Он, Коромыслов,
один играл в ней всерьез, но силы иссякли. Да Яфарова за сто верст нельзя к
сцене подпускать. Он насильник Мельпомены, могильщик искусства. Коромыслову
с ним не по пути, и зря он нынче согласился. Потрафил мелкому своему
честолюбию, стал ширмой, прикрыл позор своей широкой спиной.
И мысль, простая, как глоток воды, сейчас, на сцене, вышла на
поверхность сознания Федора Петровича: он один - театр. Только поэтому
противился он уходу - они не понимали этого - сопротивлялся не для себя.
Злобы к Яфарову Федор Петрович не имел. У того ведь трое детей, больная
жена, две пожизненных любовницы, одна почка и квартира, только что
полученная от министерства, которую надо оправдать, а затем получить
казенную дачу. Театр заботил Коромыслова, вызывал тревогу, почти отчаяние.
Театр умирал - Коромыслов спасал театр. Последнее усилие, чтобы поддержать
умирающего. А может, следом за пьесой уже и театр умер? Я еще кое-как брожу
по сцене, а я-то живой ли?
Действие между тем достигло покоев царицы в царском тереме. Впервые в
жизни Коромыслов отделился от роли, играл ее автоматически, а мыслями, и
заботами, и горестью своей был вне и не мог возвратиться. Сдавливало виски,
он то и дело подносил руки к шее, пытаясь оттянуть воротник, вздохнуть
поглубже, но вздохнуть не мог: каждый раз слева чувствовал укол. Он плохо
видел вбежавшего Шаховского и никак не мог ухватить рукой протянутую ему
челобитную. Еще немного, и кончится, кончится, все-таки кончится эта
картина. В следующей меня нет, а после антракт. Там ужо отдышусь.
Но картина никак не кончалась, и он не очень был уверен, действует ли
он, произносит ли те слова, что надо, или ему только кажется. Яфаров и
остальные, они победили, выбили его из колеи. Он потерял уверенность в
единственной правильности интонации и жеста, которая была ему свойственна
всю жизнь. Он поплыл. Они - мертвецы, но ведь и меня умертвили, и я плохо
играю. Зритель кашляет все время. Это не от того, что эпидемия гриппа. Это я