"Юрий Дружников. Розовый абажур с трещиной (Микророман)" - читать интересную книгу автора

Битых два часа вчера ушло у Никольского на оформление: он заполнил
несколько бланков, затем специальную анкету - что и для чего он будет
читать. Анкету сверили с отношением из академии, ходатайствующим о допуске к
данным книгам. Все это была чистейшая туфта. Отношение Никольскому
отпечатала его секретарша, подписал он вместо заместителя директора, своего
приятеля, сам и поставил липовый регистрационный номер.
Книги Никольский собрался листать не для темы, а просто так, для себя.
И директрисе было наплевать, кто что читает. Но таковы были правила,
сложившиеся не вчера: задачей библиотек давно стало стеречь людей от чтения,
чтобы они не прочитали чего-либо такого, чего им знать не положено, даже из
глубокой истории. Никольского это нисколько не возмущало. Чтобы читать, надо
понимать, зачем читать. Бездельники только портят книги. А что касается
ограничений в чтении, то кто ищет, тот найдет. Не надо вопрос заострять. Он
давно выработал принцип, который повторял про себя, а иногда и вслух:
- А мне все нравится!
И если его упрекали в конформизме, объяснял:
- Эка невидаль - всем возмущаться и все критиковать. Это же, как
мода. Мода ведь то, что все спешат делать, не так ли? А я оригинал! Нет
правды на земле, но правды нет и выше. И потом, братцы, оптимизм с дозой
равнодушия - единственный способ убежать от инфаркта...
Никольский всегда верил в великую благость того, что люди не читают
старых книг. Если бы все в один прекрасный день уяснили, что то, о чем они
думают, говорят, спорят, уже обдумано, сказано и доказано, какая бы в
обществе наступила апатия! А так - апатия только у избранных, у
интеллектуалов. Забывчивость - вот спасательный круг человечества. Мы
словно играем роли по давно написанным пьесам и бодро делаем вид, что
открываем новое и идем вперед. Где уж всем! Всерьез ревизуют что-либо
одиночки, но у них не жизнь, а каторга. Мы не из их числа.
Для самого Сергея Сергеича знания делились на две группы: для других и
для себя. И распространение знаний, что были для других, являлось, между
нами говоря, просто его службой. Да, книги, которые он пишет, фальшивы, и
другими они быть не могут по определению. Так ведь и читатель это понимает,
значит, он не обманывает читателя. Но то, что остается вне этого для себя,
есть ублажение остатков духа, который пока еще, к счастью, не полностью
деградировал, и жить можно.
Книги, что теперь лежали перед историком Никольским под розовым
абажуром, были старыми, а значит, настоящими. В отличие от современной лжи,
которая просто липа, ложь далекого прошлого как бы материализуется. Теряя
контакт с жизнью, она перестает быть ложью, становится данностью и не
раздражает.
Последней к этим книгам - Никольскому уже все рассказали -
прикасалась глубокая старуха, наследница графа. Книги тогда были свалены в
подвале краеведческого музея, размещенного во флигеле графского дворца.
Каждый день, кроме церковных праздников, старуха, стуча о паркет клюкой,
приходила в музей и, купив входной билет, осматривала остатки своей мебели.
На билеты уходила вся ее пенсия. Одета графиня была неряшливо и, по слухам,
почти ничего не ела несколько лет, только дышала и пила воду. А воздух и
вода в Гомеле, хотя и не очень хорошие, но бесплатно.
Переместившись в библиотеку, графиня долго сидела не шевелясь, положив
руки на книги и закрыв глаза. Казалось, дремлет или щупает у книг пульс.