"Владимир Николаевич Дружинин. Тропа Селим-хана " - читать интересную книгу автора

Домой! Там, в глубине ночи, лаял Зулум, самый свирепый волкодав в стае.
Потом опять все стихло. Испугалась призрака? Он прав. Ах, какая же она
глупая! Не догадалась сразу... Отец дал приют Мурадову, потому что так нужно
было. "Глупая я, - твердила про себя Лалико, спеша к дому. - Глупая,
глупая!"
Задыхаясь, она влетела в саклю. Пусто! В холодном очаге серебрилась
зола. "Отец с пограничниками", - подумала Лалико. Взгляд ее упал на стол.
Газета с фотографией Соммерсета Брайта лежала на самом краю, там, где
оставил ее Мурадов.
Она и забыла про газету. Все рассказала майору, а это вылетело из
головы. Это-то, может быть, и важно. Да, наверное, очень важно!
Лалико сжала кулачки. Фу, как досадно! И она снова принялась ругать
себя.
Кому теперь скажешь? Она упала на топчан, зарылась в подушку.
Непрошенно полились слезы. В них были и горечь и облегчение. Исход всему,
что накопилось в этот трудный, небывалый в ее жизни вечер.

16

Мурадов покинул кочевку, не попрощавшись с хозяином. Он сказал Арсену,
что ему нужно до ветру. Тихо прикрыл за собой калитку и двинулся скорым
шагом прочь. Показалась грузовая машина. Он остановил ее, попросил подвезти
до станции.
Тотчас следом пошла другая машина...


[Image022]


В погоню устремились Ахметели и его товарищи. Пограничники свое дело
сделали.
Лазутчик купил билет и сел в общий вагон поезда, направлявшегося в
Тбилиси. В тот же вагон вошли Ахметели и двое чекистов в штатском.
Город выступил из мглы - свежий, умытый легким ночным дождем. Первые
лучи солнца золотили витрины. Приезжий не спеша пересек площадь у вокзала и
стал спускаться к Куре. Через полчаса он жадно ел хинкали в маленькой
закусочной, вблизи Метехского замка. Потом перешел на другой берег реки и по
извилистой, затененной акациями улице Леселидзе поднялся к центру города.
Дворничиха-курдинка в ярко-красной юбке, увешанная ожерельями,
замотанная двумя шалями, сидела на обочине тротуара и чинила капроновый
чулок. Она проводила оборванца долгим, опасливым взглядом.
Ахметели не терял его из виду. Многое поражало его в поведении
лазутчика. Он шел почти не скрываясь, словно и не опасался преследования. Но
он не был спокоен, - напротив, в каждом движении его сквозила тревога.
Просторная площадь Ленина была вся залита солнцем. Люди у остановки
троллейбуса наблюдали, как странный прохожий вытащил из-за пазухи тряпку,
расстелил, упал на колени и совершил намаз.
Похоже, он только сейчас сообразил, что уже утро! Он бережно сложил
тряпку, встал и пошел дальше, не озираясь, глядя только вперед, в какую-то
невидимую для других, ускользающую точку.