"Ибрагим Л.Друян. Клятву сдержали (мемуары, про войну)" - читать интересную книгу автора

духе нашей советской морали. Я вырос в обществе, где всегда царила
обстановка взаимоуважения, где принципы дружбы, братства, взаимной выручки и
взаимопомощи были нормой поведения. Для меня, как и для всех советских
людей, слово "человек" действительно звучало гордо. И вот я был словно
отброшен в самое мрачное средневековье: все эти нормы морали были попраны
фашистами.
В первую очередь гитлеровцы постарались унизить наше человеческое
достоинство. Делали они это путем страха, голода, жестокости. При раздаче
баланды рядом с тем, кто черпал ее из котла и раздавал пленным, обязательно
стоял немец с дубинкой и каждому, кто получал порцию еды, наносил удар.
Когда подавали сигнал на подъем, всякого, кто мешкал, немцы били плетками,
прикладами винтовок. Если же человек был болен или ранен и не мог быстро
подняться, он получал пулю в затылок. Сколько нас, пленных, осталось лежать
на обочинах дорог навсегда! Стоило во время перехода кому-то споткнуться,
упасть, как на него спускалась овчарка. Образовывалась свалка, собаки
загрызали людей до смерти. А фашисты покатывались со смеху, им было очень
весело.
Это была продуманная, строго направленная жестокость. Цель ее -
добиться того, чтобы мы постепенно потеряли свое человеческое достоинство,
превратились в покорных рабов.
От Киева нас погнали на запад. Конвойные офицеры были на конях, они
ехали по обочинам дороги, торопили нас, наезжали на идущих, били плетками,
стреляли в воздух из пистолетов. А через несколько переходов стали стрелять
в пленных.
Нас было несколько тысяч человек, людей не одинакового здоровья и
возраста, разной силы духа, выносливости. Естественно, что раненые, больные,
слабые здоровьем начали отставать. Охранники безжалостно пристреливали их.
Я был физически крепок, в расцвете сил, когда попал в плен. Но не
думаю, что только это помогло мне выдержать все нечеловеческое напряжение
тех дней, пересыльные лагеря. Помогли ненависть к врагу, которая разгоралась
с каждой минутой, и вера в час отмщения...
Большую часть пути мы держались вместе с высоким темноглазым
красноармейцем, которого звали Гаик Казарян. До плена я не знал его.
Познакомился, когда делал перевязки раненым. У него было пулевое ранение
правой руки выше локтя. Мы перебросились несколькими фразами. Выяснилось,
что он тоже родом из Крыма. Это нас сблизило. Я остался возле него.
Гаик оказался человеком практичным.
- Самое опасное теперь - отстать, - говорил он мне. - Отстанешь,
пристрелят, гады. Кому это надо?
И мы старались с утра, пока еще свежи силы, протолкнуть других раненых
поближе к голове колонны. Так меньше шансов отстать. В случае чего,
поддержат более крепкие. Когда немцы объявляли привал, Гаик ложился на
обочине дороги ногами кверху. Так, по его словам, они быстрее отдыхали. Свою
порцию похлебки он не проглатывал сразу, а ел медленно, тщательно и подолгу
разжевывая каждое зернышко. Он предлагал остальным делать так же. Эти
простые житейские советы помогли многим перенести трудности перехода.
По обе стороны дороги простирались богатые украинские поля. Иногда на
них попадалось что-либо съедобное, и, как ни отгоняли нас конвоиры - били
плетками, прикладами, стреляли, - нам все же удавалось выдернуть из земли
несколько морковок, репу, свеклу, вывернуть качан капусты. Гаик всегда