"Ибрагим Л.Друян. Клятву сдержали (мемуары, про войну)" - читать интересную книгу автора

слышались приглушенно, словно уши заложило чем-то мягким и плотным.
Пошевелил пальцами рук, попеременно согнул правую и левую ноги. Они
оказались целы. Потом провел ладонью по левой голени выше того места, откуда
струилась кровь. Ладонь упиралась во что-то твердое: в ноге сидел осколок
бомбы. Я ухватился за конец осколка, сильно потянул. Он легко вышел из
мякоти, кровь потекла сильнее. Достал из кармана индивидуальный пакет,
сделал себе перевязку.
Ползком выбрался из воронки, куда меня забросило взрывной волной, и
глазам представилась страшная картина. Берег возле переправы был усеян
трупами наших бойцов и командиров, вокруг - разбитые, перевернутые машины,
многие из которых еще горели. Возле машин, которые остались целы,
расхаживали немецкие солдаты с автоматами, с закатанными по локоть рукавами.
Они громко переговаривались между собой, группами залезали в кузова,
сбрасывали на землю наше имущество: ящики с продуктами и обмундированием,
медикаменты. Чаще других слышались слова: "Шнапс! Шнапс!".
"Бежать! Подальше от врага!" - эта мысль пришла в голову сразу же, как
только увидел фашистов. Она придала силы, и я ползком стал пробираться к
лозовым кустам. Но было уже поздно. Не прополз и десяти метров, как передо
мной выросла группа немцев. Один из них крикнул:
- Рус! Вставай! Пошель!
Я с трудом поднялся. Немец подошел ко мне почти вплотную, жестами
приказал вывернуть карманы. Кроме документов и индивидуальных пакетов, у
меня ничего не оказалось. Фашист пошевелил сапогом кучу индивидуальных
пакетов, снова повторил: "Пошель!" - и показал рукой вперед. Он повернулся к
своим, я быстро нагнулся, подобрал индивидуальные пакеты, торопливо рассовал
их по карманам.
Гитлеровец с силой толкнул меня в бок прикладом автомата. Я выпрямился.
На мгновение мы застыли, глядя в глаза один другому. Это был пожилой немец с
морщинистым лицом рабочего человека, широкими и сильными, тоже, вероятно,
рабочими, ладонями. Даже пальцы, лежавшие на автомате, были в синеватых
крапинках металла. "Наверное, наборщик или печатник", - подумал я. Но в его
взгляде явственно читались презрение и даже брезгливость. Понятно: для него
я не человек. Видно, глубоко в душу вросли ядовитые корни гитлеровской
пропаганды о превосходстве немецкой расы над всеми остальными людьми. Смешно
было бы сейчас говорить с ним об интернациональной дружбе, о международной
солидарности трудящихся.
Фашист снова замахнулся автоматом, заставляя меня идти вперед.
Нас, оставшихся в живых, согнали на голый, открытый со всех сторон
пригорок, и начался грабеж. Фашисты приказали разуться, стали отбирать
сапоги, часы, шарили по карманам. Расхаживавший гитлеровский офицер при
малейшем неповиновении бил пленных стеком. Несколько ударов по голове
получил и я. Затем нас построили в колонну, вывели на дорогу и погнали по
ней.
Растерянный и подавленный всем случившимся, еще не пришедший
окончательно в себя после контузии, я шел, низко опустив голову, а когда
поднял ее, мне показалось, что впереди мелькнула приметная шевелюра
однокурсника Муни Скобло. "Не может быть! - пронеслось в голове. -
Почудилось...". Стал пробиваться вперед, и вскоре нагнал человека с пышными
черными волосами.
- Муня! Ты?