"Ион Пантелеевич Друцэ. Последний месяц осени (Молдавские повести) " - читать интересную книгу автора

яйцами. Их очень много, и старушка принимается их сортировать, бессмысленно
перекладывая из одной кошелки в другую.
Эта старая железная кровать и женила нашего Антона вторично. Тогда,
ночью, впустив их, он постелил им на полу камышовую подстилку, но
шестнадцатилетней внучке старухи не понравилось на полу. В полночь, когда
старушка захрапела, она перебралась к Антону в кровать. Недели две она щедро
ласкала его по ночам, потом, обокрав вчистую, исчезла, а старушка вот уже
три года дожидается своей внучки и со скуки наживает добро, чтобы добавить к
тому богатству, которого у нее давно нет.
Волоча за собой длинную жердь, отец идет по лесу, воинственно
оглядываясь: ну где еще там бешеные собаки? Вид у него тупой, удрученный,
какой бывает у застенчивых людей, вынужденных обстоятельствами к таким
поступкам, которых они по своей воле никогда бы не совершили.
У порога зимних вьюг лес грустно, задумчиво дремлет. Полное безветрие
кругом, но настали сроки - и крупный багряный дубовый лист, бесшумно
отделившись от веток, мягко покружив над землей, тает в золотистом шуршащем
море. Сухо щелкнет сорвавшийся с высоты желудь, изредка мелькнет летящая
низко меж стволами птица, и снова тихо кругом. Тишина стоит густая, сочная,
одуряющая, шаги отца шуршат, словно не один человек, а целые полки идут. Это
трудно вынести живому человеку, и временами старик останавливается, чтобы
передохнуть, осмотреться. И кажется ему, что дубы, заглядывая через плечи
друг друга, косятся на него сердито и недоверчиво.
Теперь, поздней осенью, лес уже никому не верит, пи-кому не друг. Он
верил людям, когда наступала весна, он любил нас, когда мы ходили за грибами
и земляникой, он нашептывал нам целыми ночами в пору сенокоса. Теперь пора
великой лесной красоты миновала, лес стоит оголенный, сиротливый, и, если
приблудится кто, лес встречает хмуро и недоверчиво, давит немыслимой для
живого существа тишиной.
Отцу никогда не нравилось бродить по лесу поздней осенью, да еще в
одиночку. Теперь, измотанный, он останавливается после каждых четырех шагов,
чтобы решить: идти ли дальше, тут ли подождать сына или, может, вернуться
обратно? Он долго стоит и думает, идти Уже и сил не хватает. Потом в этой
давящей со всех сторон тишине появляется просвет. Где-то совсем близко
треснул сучок. Рядом с отцом на шуршащей листве стоит высокая тень самого
послушного, самого чудаковатого среди нас.
- Ну, с добрым днем тебя, сынок!
Антон, богатырского сложения лесник с перекинутым через плечо ружьем,
смотрит на отца по-детски большими, по-детски густо-синими глазами. Хочет
что-то сказать, а с чего начать - не знает, и он очень красив, когда,
растерявшись, ищет нужного ему слова.
- Я, знаете ли... Очень хорошо, как же...
Встречать гостей Антон никогда не умел. Левой рукой жмет правую руку
отца, потом правой - левую, пока не теряется совершенно. Видя такое дело,
отец начинает встречу сначала:
- Ну, здравствуй, Антон!
Вдруг приученный к лесной тишине слух Антона схватывает доносящиеся
откуда-то издали удары топора. Его большие детские глаза грустнеют, и весь
он как-то сразу сникает, словно эта сталь с каждым ударом рубит его самого.
- Вот ведь народ, повалит весь лес. Вы устали с дороги?
- Что ты! Я автобусом ехал.