"Морис Дрюон. Последняя бригада" - читать интересную книгу автора

погибли в семидесятом.
Среди фамилий время от времени попадались и очень известные.
Капитан приступил ко второй странице своего списка:
- Лобье, Девятая бригада; де Монсиньяк, Шестая бригада.
Одновременно с Монсиньяком в нижней части амфитеатра поднялся еще один
курсант. Он был очень маленького роста, а короткие волосы едва скрывали след
от тонзуры. В медвежьей берлоге возникло оживление.
- Вы кто? - спросили курсанта.
- Пале де Монсиньяк!
- Они оба дю Пале де Монсиньяк, они кузены.
- Жорж-Мари-Жоффруа дю Пале де Монсиньяк!
Парень с тонзурой сел на место, а Жорж-Мари-Жоффруа глубоко, с
облегчением вздохнул и извиняюще улыбнулся кузену, который ответил ему
смиренной улыбкой священника.
- Кармоаль, Десятая бригада...
Прошли уже более ста фамилий, и те, кого пока не назвали, начали
нервничать.
Козленок так насупился, что не было видно глаз.
- Пюиморен, Седьмая бригада...
Лейтенант, тот, что был мал ростом и выпячивал грудь, прошептал
несколько слов на ухо капитану.
- Как хотите, - ответил тот и продолжал: - Повторяю: Пюиморен, Девятая
бригада. Да, не Седьмая, а Девятая.
Козленок подскочил. Он был бледен.
- Рад за тебя, - сказал Ламбрей. - Что, сразу полегчало? Но не могут же
они меня позабыть!
- Ну тебе-то нечего бояться. Тебя все равно вытянут, хоть место у тебя
и не ахти.
- Сильно в этом сомневаюсь.
Капитан добрался до конца третьей страницы.
- Лемонтье, Девятая бригада; Бальер, Девятая бригада; Дюпюи де Брей,
Десятая бригада. Все, кого я назвал, могут идти.
Сквозь шум удаляющихся шагов и хлопающих дверей Ламбрей расслышал:
- Остальные - в моторизованные войска.

4

Шарль-Арман спускался вниз, понурив голову на длинной шее. Мало того
что его унизили, у него собирались отнять лошадь. И он чувствовал себя
глубоко несчастным.
Он вырос в мире, где все задумывалось и совершалось ради лошади, где
традиции, престиж, одежда, шутки и труды - все зависело только от Лошади,
как от главного божества. И вот теперь он разом лишался всего: и манежа, и
скачек с препятствиями, и лихого галопа в полях на маневрах. Не брызнет
больше вода из луж под копытом, не засвистит сабля в стремительном мулине,
[6] не ударит он по рукам в безумном пари. Из его лексикона исчезнут слова
"эстафета", "вольтижер", "стремя". Бедра не будут больше сладко неметь после
долгой скачки, не придет то состояние души, которое открывает дорогу отваге
и фантазии. Пропали все воспоминания о будущем.
Сомюр сразу перестал казаться раем для души и тела. Теперь он