"Морис Дрюон. Последняя бригада" - читать интересную книгу автора

вдоль коридоров-улиц располагались магазины с медными дощечками на дверях:
"Мастер-обувщик", "Мастер-шорник". Этот город населял особенный народ, не
похожий ни на один на свете. У него были свои законы, свои обычаи, и
занимался он только одним ремеслом: военным. А многочисленное племя
городской черни составляли коридорные, уборщики манежа, прислуга, садовники,
рабочие, ремесленники - словом, все, кто состоял на службе у военной
молодежи. И в этом смысле Школа тоже напоминала старинный город.
Курсанты вошли в вестибюль почета, откуда наверх вели два крыла
лестницы в форме лошадиной подковы. Посередине располагалась двустворчатая
дверь во двор Аустерлица. Больше в вестибюле ничего не было. Но белые стены
от пола до потолка покрывали выбитые золотом имена.
Двадцать маршалов от кавалерии, с указанием всех регалий и кампаний.
Сто прославленных генералов, сто выигранных сражений, сто разбитых армий.
Ней, Ланн, Лассаль... Сражения при Ваграме, Ауэрштедте, Эльхингене... Уланы,
легкая конница, гусары... Они рвались вперед под изрешеченными пулями
знаменами, и от их атак дрожала земля... Под натиском эскадронов прогибались
плотные каре пеших полков, от ударов сабель разлетались троны... Европу
насадили на копья, заставили биться и бросили, истерзанную, под ноги
завоевателям... Вся земля, от Рейна до России, была изрыта лошадиными
подковами, повсюду виднелись искаженные болью, окровавленные лица, и через
страны и народы пролегла глубокая борозда, в которой пустила корни
ненависть...
На белых стенах не было ни одной картины, только имена.
Позолота выцвела, но въелась глубоко.
Там находились также имена семидесяти полководцев, чьи поражения
праздновались как победы. Генерал Маргерит, генерал маркиз де Галифе...
Имена на противоположной стене были выбиты совсем недавно: позолота еще
не успела потускнеть. Они напоминали о земле, изрытой артиллерийскими
снарядами, о длинных шрамах истекающих кровью траншей и о спешившихся прямо
в грязь всадниках.
Имя последнего маршала, Лиотэ, было выбито отдельно верхней строкой
доски, которую еще предстояло заполнить.
Ламбрей и Лервье-Марэ шагнули во двор Аустерлица, с трех сторон
окруженный зданиями Школы. От улицы его отделяла высокая решетка с
позолоченными шишечками. Из зарослей самшита, по углам, выглядывали пушки,
совсем как собаки с вытянутыми шеями.
Шарль-Арман с детства только по фотографиям уже все знал о Школе и
тренерах. Друзья отца рассказывали ему о конкурах, о балах и праздниках. В
его детском воображении все слилось в одну расплывчатую и солнечную картину.
Чтобы воспроизвести эту картину, Шарль-Арман даже зажмурился. Школа
оказалась именно такой, какой он ее себе и представлял: с рядами окон, со
стенными часами и водостоками, а вот остальное - конные состязания, бальные
наряды, форма, которую носили до 1914 года, - исчезло.
Зато взамен появилась другая картина: он сам, Шарль-Арман, при поясе, в
пилотке и походных ботинках, торжественно проходит по кругу в 1940 году.
Наверное, то был образ его будущих воспоминаний.
Мысли Лервье-Марэ шли в том же направлении, с одной лишь разницей: это
были мысли буржуа, идущего на штурм замка. Он завидовал спокойному и
пресыщенному виду Шарля-Армана.
"Наверное, когда принадлежишь к такой знаменитой семье, то все это