"Морис Дрюон. Последняя бригада" - читать интересную книгу автора

локти и колени, чтобы тщательно пригнать обмундирование, либо у шорников и
оружейников - среди сумок, кобур и сабель. А иногда подолгу пропадали на
ипподроме, наблюдая, как всадники вскакивают в седла, спешиваются, снова
вскакивают и снова спешиваются - и так в течение четырех часов.
Во дворах вокруг манежей, да и вообще повсюду, стоял смешанный запах
соломы, навоза и терпкого лошадиного пота.
Койки надлежало каждый день расставлять в аккуратное каре, симметрично
и единообразно. Любой предмет, имевший хоть малейшую индивидуальность,
убирался с глаз долой. Волосы на головах следовало смачивать водой. Все
должны походить друг на друга, и этим достигалось единство в бригаде.
В первое воскресенье в половине шестого утра в открытые окна комнаты
номер 290 вместе с нарождающимся днем и утренним воздухом проник легкий
перезвон колоколов. Он никого не разбудил, поскольку звучал очень далеко,
где-то там, за рекой, в тумане. В шесть часов, когда встало солнце,
раздались новые удары колокола. Это звонили во всех городских пансионах для
девочек: "Раскаявшиеся грешницы", "Сиротки" и "Маленькие сестры всех
бедных".
Затем раздался "ангелус", возвещающий молитву Богородице, и все церкви
в каждом квартале - и церковь Святого Петра, зажатая между старыми
домишками, и Нотр-Дам-дез-Ардильер, и Сен-Жан, и Сен-Николя, и колокольня, и
церкви пригородов Баньо и Нантильи - начали созывать прихожан на первое
богослужение. Кроме тех, кто спал в комнате номер 290.
Наконец школьные часы на крыше пробили семь. И сразу же, на час позже,
чем обычно, затрубили подъем.
В это утро все трубы как одна играли мелодию "А ты знаком с девкой из
Нанси?"
Под одеялом задвигались длинные ноги Мальвинье, а Юрто, переворачиваясь
на другой бок, заскрипел сеткой кровати. Наступило воскресенье.
Однако Эмманюэль де Монсиньяк сразу же вскочил, густые черные волосы
падали ему на лоб. Он быстро повернулся к стене лицом, сложил руки,
выпрямился и, в чем был - в длинной ночной рубашке с красной каймой, - начал
молиться, явив миру остатки тонзуры. Потом он взял бритву, салфетку и
бесшумно направился к двери.
- Ты куда? - тихо спросил Мальвинье.
- Тороплюсь к мессе.
- Опоздал. Первая была в семь, а большая месса состоится в десять.
- Жаль! Невелика заслуга - явиться к большой мессе.
Понемногу все начали просыпаться. Лервье-Марэ, в пижаме цвета морской
волны, отчаянно скреб обеими руками лохматую голову. Бобби, пожаловавшись,
что не выспался, принялся играть со своей собачкой.
Мальвинье, со шваброй в руках, вертелся и пританцовывал на длинных
ногах. Гийаде спал, укутавшись с головой в одеяло.
Около восьми вошел Курпье, как всегда аккуратно одетый и причесанный, в
начищенных ботинках, с круглыми розовыми щеками, по которым только что
прошлась бритва. Уроженец Бордо Макс Курпье был любимцем бригады; в свои
восемнадцать лет он едва выглядел на шестнадцать.
- Бебе, будь умницей, - сказал Бобби, - раздобудь нам что-нибудь на
завтрак.
Курпье, добивавшийся дружбы комнаты номер 290, спустился в столовую и
вернулся оттуда с чашками дымящегося кофе с молоком и целой горой горячих