"Владимир Дроздов. Летный по-пешему (авт.сб. "Над Миусом") (про войну)" - читать интересную книгу автора

массивнее. И тут старший лейтенант Бахтин пе выдержал - сел на кучку
выдранной из скирды соломы. С большим трудом он стащил с себя сапоги,
потом снял и насухо отжал шерстяные носки, взялся растирать ступни ног.
Снова обулся. Виталий все это время пролежал в нише. Наконец Леонид сказал
резко:
- Вылезай, доделаем.
Однако пока они расширяли свое убежище, ноги у Леонида опять застыли. И
когда летчики наконец забрались в пещерку, Леонид не смог усидеть в ней и
получаса. Пришлось сдвинуть заслон из целого снопа соломы, которым была
прикрыта их ниша снаружи. Леонид осторожно выглянул - никого. А вокруг
голая степь, далеко все видно. Леонид вылез и принялся топтаться на месте
в тщетной надежде разогреть замерзшие ноги. А Виталий даже не
пошевельнулся-сразу крепко заснул. И Леонид мог бы не вылезать-снял бы
сапоги и мокрые носки, чтобы спрятать ступни в меховые штанины летного
комбинезона. Но с Виталием на спине Леонид увязал глубоко и основательно
промочил низ штанин. Так что отогревать ступни в холодном сыром меху не
имело смысла. Впрочем, и прыгать перед скирдой-тоже. Ведь его могли
заметить. Леонид снова полез в соломенную пещеру.
Он все не решался сжечь документы. Понимал, конечно: донесения казачьих
полков неизбежно устареют, когда он наконец доберется до Старика. Но
вопреки доводам рассудка, Леонид остро ощущал: стоит только уничтожить
документы, и он навсегда потеряет самоуважение, превратится в жалкого
труса. А пока они лежат в его планшете, он вынесет, не дрогнув, любые
тяготы ночного пути к своим. Леонид не мог даже представить себе: вот он
стоит перед Стариком, признаваясь в позорной слабости - сжег, побоялся!
При одной мысли о возможности подобного унижения мурашки поползли по
спине. Нет, он не сожжет документы! Разве только если придется пустить
себе пулю в лоб, чтобы не. попасть в плен...
Около шести вечера наконец смерклось. Леонид заранее прикинул пути
возвращения к своим. Он опасался только того грейдера, по которому шли
броневики с автомашинами. А прямо от скирды на юг вела к хутору Майскому
проселочная дорога. За три часа их сидения в скирде никто по этой дороге
не прошел, не проехал.
И Леонид предполагал свернуть с нее, не доходя до Майского, к хуторам
Садовому и Ново-Донскому. Они расположены юго-восточнее разъезда
Прощальный, как бы в его тылу. Вряд ли там еще задержались войска
противника. А пройти за ночь пятнадцать - двадцать километров, наверно,
удастся.
Однако между планами, прикидками и действительностью часто вклинивается
неожиданное или непредсказуемое. Летчики едва успели покрыть с
полкилометра дороги, как услышали впереди неясный гул голосов и...
блеяние овец!
Над степью метался порывистый южный ветер, по безлунному черному небу
неслись разорванные в клочья, нагоняющие друг друга облака. Они
громоздились в причудливые груды - казались стадами черно-серых овец.
Леонид даже посмотрел вверх - уж не оттуда ли доносится блеяние? Но
сообразил, чем может грозить встреча с отарой, охраняемой свирепыми
кавказскими овчарками.
И хотя ему представлялось, что до овечьего гурта еще далеко, он присел
на корточки. Так, на фоне неба, всетаки более светлого, чем земля,