"Иван Владимирович Дроздов. Оккупация " - читать интересную книгу автораОб этом же вроде бы и Карл Маркс, мудрец всех времён и народов, сказал, а
если уж Карл Маркс... так уж тут цепляться за Родину, и за могилы предков... Верили во всё это и тогда, когда от голода падали на улице и тихо без стона и жалоб умирали. В 1933-м будто бы на одной только Украине вымерло шесть миллионов человек, а у нас в России сколько полегло? Никто не считал. Русских много. Зачем их считать. В Поволжье голод был особенно свирепым. Сталинград - центр Поволжья. В квартиру позвонили. Кто бы это - в такой неурочный час? Открываю дверь: Михаил Меерсон. - Миша? Это ты?.. - Прости. Стиснуло сердце - дай валокордин, а лучше - нитроглицерин. Взял его за руку, провёл на кухню. Он бросил под язык две таблетки нитроглицерина. - Целых две таблетки! Я и одну-то принимать боюсь. Голова от него болит. - Да, в мозгу у нас много мельчайших сосудов - они не любят вторжений, да ещё таких сильных средств, но мне надо помочь сердцу. Тут как и во всём: одно лечит, другое калечит. В конце концов, от инфаркта убегу, а на инсульт нарвусь. - Заметил я, ты много теперь говоришь о болезнях. Миша вскинулся: - Хо! А о чём же я буду говорить, если везде болит! Тебе хорошо: на озеро гулять ходишь, пожрать как следует можешь, выпить. Вот и сейчас: из гостей пришёл, а ни в одном глазу, и рожа красная, как у младенца. - Я не пью. Пора бы тебе знать это. жил - на даче у тебя был в писательском посёлке; так ты и там всех дурачил. Не пьёшь. Да кто же тебе и поверит, что ты и вино и водку не пьёшь! Вот сейчас в гостях был, Новый год встречали - так что же ты, и бокал шампанского не выпил? И Люша твоя - тоже не выпила? - Не пьём мы с ней, Миша. Совсем не пьём. Михаил махнул рукой и отвернулся. Смотрел в окно, в ночь - на тот участок Удельного парка, где теннисный корт прозрачным забором огорожен. Раньше зимой поле корта заливалось водой, под звёздным небом блестел огромный квадрат льда и на нём по углам и посредине отражались огни фонарей, и в новогодние ночи до утра кипел нарядный хоровод молодых людей, хлопали пробки шампанского... - теперь корт покрыт снегом и фонари не горят; новая демократическая власть и этот уголок жизни прихлопнула, будто колдовская сила чёрной рукой смахнула. Михаил в глубоком и печальном раздумье смотрит на заснеженное поле и, наверное, думает о том же. Ведь он в этом доме онкологов, где мы живём, прожил тридцать пять лет, и теперь, после возвращения из Тель-Авива, поселился здесь же, в своей старой квартире, на одной с нами лестничной клетке. Михаил похож на чеховского персонажа из "Палаты номер шесть": на нём старый махровый халат, далеко не свежая помятая рубашка, редкие седые волосы торчат в разные стороны, будто они кого-то испугались и повскакали со своих мест. Он в Израиле был три года, натерпелся там каких-то бед, похоронил свою Соню, с которой прожил сорок восемь лет, - постарел, обрюзг и под глазами у него висят тяжёлые синюшные мешки. Я украдкой бросаю на него взгляд, и мне становится страшновато; мы ведь с ним ровесники, наверное, и я вот так же постарел, и моя физиономия мало кого |
|
|