"Дикая роза" - читать интересную книгу автора (Миллз Анита)

18

Тропа, по которой они ехали, была раскаленной, пыльной и во многих местах труднопроходимой, но за несколько дней им удалось преодолеть на удивление большое расстояние. Из Сан-Анджело они направились на север и добрались вдоль реки Норт-Кончо до Биг-Спринга, а оттуда, минуя восточную оконечность гор и перебравшись через многочисленные реки и речушки, достигли Прэари-Дога – одного из рукавов Ред-Ривер. Конечной их целью было плато Льяно-Эстакадо, а точнее, его восточная часть, которую можно было назвать сердцем Команчерии, – край плоскогорных лугов, где вволю паслись и жирели бизоны, и глубоких, извилистых каньонов с текущими по дну небольшими реками, вдоль которых на целые мили тянулись поселения команчей. Ничейная земля, на взгляд белого человека.

Хэп начал замечать признаки присутствия индейцев сразу же после Биг-Спринга, и чутье подсказывало ему, что те следуют за ними по пятам. Таковы повадки этих чертовых команчей: они могут незаметно идти за человеком на протяжении многих дней, играть с ним, как кошка с мышкой, порой подбираться почти к самому его костру, оставаясь незамеченными, и лишь потом наносить удар. Однажды они украли у Хэпа лошадь, хоть он и привязал ее к ноге, и все же ему посчастливилось проснуться утром с волосами на голове. Он остался без лошади, зато живым. Понимая, что они ведут себя с ним, как грифы, кружащие над умирающим животным, он решил воспользоваться их же оружием: подкрасться к стойбищу команчей и выкрасть свою лошадь. Самое удивительное заключалось в том, что каким-то чудом ему это удалось.

Хэпу было так жарко, что влажная от пота рубашка прилипла к телу, а штаны из оленьей кожи – к бокам коня. Он искоса взглянул на Энни, но она ехала со стоическим и по-индейски невозмутимым видом. Три года, проведенные среди команчей, были, без сомнения, для нее сущим адом, зато она научилась у них – и этого он не мог не признать – безропотно переносить тяготы пути. Путешествовать с ней по пустыне было почти то же самое, что с Клеем. Почти, но не совсем.

Энни была его женой уже более двух недель, но чувство очарования ею за это время только усилилось. Когда ехать становилось особенно невмоготу, он ловил себя на мысли, что мечтает о том, как бы поскорее остановиться на отдых, привести себя в приемлемый вид, пожертвовав необходимым количеством драгоценной воды, и наконец-то оказаться с Энни рядом в походной постели, прижать ее к себе и наслаждаться ее близостью. А потом они предавались любви, но еще долго после этого он не мог заснуть и просто лежал, глядя на звезды, слушая завывающих где-то неподалеку койотов и в который раз удивляясь, насколько ему повезло, что в тот день разыгралась метель и он случайно набрел на стойбище Молодого Быка. Если даже ему не суждено вернуться из Льяно, он все равно, расставаясь с жизнью, будет чувствовать себя счастливым.

Он перевел взгляд на котенка, и ему стало жаль его – настолько часто и тяжело тот дышал. Он взял флягу, открутил крышку и вылил немного воды Паучку на голову. Затем плеснул немного себе в горсть и дал котенку напиться. Да-а, с такой длинной, да еще черной шерстью ему, должно быть, приходится в пустыне несладко. От беспощадной жары было некуда деться, и Паучок снова заполз за переднюю луку седла и улегся, прижавшись к ноге Хэпа.

Зверек привязался к нему, и с этим ничего нельзя было поделать. Когда он завез котенка к Уиллеттам и повернул со двора, чтобы ехать дальше, тот побежал за ним следом. Пришлось возвратиться и отдать Паучка прямо в руки Мэри. После этого он направился на станцию дилижансов и приобрел там двух мулов. Назад в Сан-Сабу он ехал через Бьюллов Перекресток, где, чувствуя, что изнемогает от жары и жажды, купил у безукоризненно вежливого Лейка бутылку пива и выслушал его извинения по поводу Энни. Когда он вечером добрался домой, его встретил выбившийся из сил Паучок, ожидающий перед дверью, чтобы его впустили в дом. Да, как это ни поразительно, котенок вернулся назад, преодолев более пяти миль. Его братец, по которому так скучала Энни, оказался далеко не таким любителем приключений и остался на ферме Уиллеттов.

Закончилось тем, что Хэп, не испытывая большого желания совершать еще одну поездку к Мэри и Джиму, а также уступая настойчивым просьбам Энни оставить котенка, вырезал из сыромятной кожи полоски и сплел из них для маленького существа ошейник и поводок, затратив на это не один час. И вот теперь, проведя с котенком под беспощадным солнцем так много дней, он и сам начал испытывать к нему симпатию. Когда они останавливались на привал, Хэп, пока Энни занималась приготовлением обеда, с интересом наблюдал, как Паучок нападает буквально на все, что имело неосторожность пошевелиться в его присутствии.

– Может, ты хочешь, чтобы дальше он ехал со мной? – спросила Энни.

– Нет, ему и у меня хорошо, просто чертовски жарко, вот и все.

– Пойми, Хэп, я не могла бросить его умирать с голоду.

– У тебя слишком мягкое сердце, Энни.

– А мне показалось, что как раз ты, а не я, боишься отпустить его от себя хоть на шаг.

– Но у меня, черт возьми, с детства не было даже собаки, – сказал он в свое оправдание и, взглянув на пушистый шарик, уютно свернувшийся калачиком у него на седле, добавил: – Хотя, конечно, я знаю: кошка – животное не для мужчины.

– Знаешь ты это или нет, не имеет значения, – заметила она. – Но Паучок явно этого не знает.

– Только прошу тебя: когда вернемся домой, никому не говори, что я ехал по тропе войны с котенком на коленях, ладно?

– Не скажу. Спасибо, что позволил мне взять его с собой.

Хэп прищурился и некоторое время пристально смотрел вдаль, после чего проговорил:

– Остается только надеяться, что они его не сварят в один прекрасный день.

– Насколько я знаю, Хэп, кошек они не едят. Собак, кстати, тоже. Все что угодно, но только не их. Ты, очевидно, имеешь в виду арапахо или шайеннов, а к команчам это отношения не имеет.

– Угу.

– Ну и что, интересно, ты там увидел? – спросила она.

– Ничего, и это беспокоит меня, – признался он. – Я ведь отлично знаю, что они где-то рядом, а завтра, между прочим, нам нужно будет сворачивать на запад и дальше ехать этими чертовыми каньонами.

Он не стал ей говорить, что, как когда-то ему рассказывал Клей, каньоны местами сужаются до пяти метров и меньше, а над руслами, прорезанными текущими по дну речушками, возвышаются отвесные стены с пещерами и выступами, где легко устроить засаду. Эти места даже хуже, чем главная тропа войны, идущая через переправу Лошадиная Голова на реке Пекос. Впрочем, по всей вероятности, она и без него знает об этом. Ведь она бывала в этих местах и, должно быть, видела все это своими глазами, тогда как он знал только понаслышке.

Ей стало казаться, что Хэп начинает сожалеть о том, что поехал, и она поспешила его успокоить:

– Я ведь могу говорить на их языке и объясню им, зачем мы здесь.

– Ну да, но только если они дадут тебе такую возможность. Ты и слова сказать не успеешь, как они всадят в тебя пулю.

– Но нас только двое, так что они обязательно подъедут поближе, чтобы лучше нас рассмотреть.

– И заодно получить удовольствие, хорошенько поиздевавшись над нами.

– Я так не думаю.

– Да, мужества тебе не занимать, Энни. Наверно, ты и сама об этом знаешь?

– Да и ты, кажется, не робкого десятка, – возвратила она комплимент.

– Но я все-таки мужчина. И кроме того, я не прошел через то, что пришлось испытать тебе. Мне даже трудно представить, как после этого ты отважилась сюда возвращаться.

– У них в руках Сюзанна, – ответила она просто.

– Помощи от них не дождешься, это понятно. Так что искать ее будем считай что вслепую.

– Знаю, – вздохнула она. Затем, помолчав немного, спросила упавшим голосом: – Значит, ты думаешь, мы не найдем ее?

– Если б я так думал, Энни, меня бы здесь не было, – не совсем искренне ответил он. – Просто я хочу сказать, что ты должна быть готова ко всему. Может так статься, что мы не найдем ее. И я бы очень хотел, чтобы ты это сумела перенести.

– Не знаю, что и ответить, Хэп. Я и мысли не допускаю, что такое может случиться.

– Энни… – Он замялся и, передумав, не стал говорить ей ничего такого, что могло бы еще больше обескуражить ее; это ей и так предстоит в скором будущем – тогда он и попытается утешить ее. А сейчас он произнес совсем другое: – Мне кажется, ты перегрелась и можешь в любой момент потерять сознание. Может быть, остановимся под теми мескитовыми деревьями и посидим минут десять в тени, пока тебе не станет лучше?

– Я чувствую себя нормально.

Закончится тем, что в этом своем нетерпении побыстрее «взять след» она попросту загонит себя, подумал он и, взглянув на Паучка, решил испробовать другую тактику, чтобы убедить ее сделать привал:

– А ты подумала о котенке? Если мы не дадим ему хоть немного остыть, он не выдержит. Он и так уже еле дышит – и немудрено, в такой шубе.

– Ну хорошо.

– Дадим передохнуть животным, напоим их и сразу поедем дальше, – пообещал он. – В любом случае я не хотел бы перебираться на тот берег ночью. Предпочитаю делать это при дневном свете.

– Я захватила с собой шкатулку со швейными принадлежностями, и там есть ножницы. Может, пострижем его, и тогда ему не будет так жарко? – проговорила она, глядя на изнемогающего от зноя котенка.

– Пожалуй.

Хэп остановил коня и, спешившись, направился, стараясь пошире расставлять ноги, к деревьям. Его брюки из оленьей кожи пропитались конским потом и прилипли к ногам. Привязав большого черного вьючного мула к одной из низкорастущих веток, он снял с него поклажу, давая отдохнуть и остыть, затем занялся котенком. Отвинтив крышку с последней полной фляги, он снова намочил Паучку голову.

– Ну как, полегчало, приятель? – спросил он, хотя и видел, что котенку не становится легче. – Даже не знаю, что с ним делать, Энни. Все-таки было бы лучше, если бы ты оставила его дома. Уж поверь мне, он не умер бы от голода.

Энни подошла к ним со шкатулкой в руках, опустилась на колени возле тяжело дышащего котенка и, вынув ножницы, сказала Хэпу:

– Держи его покрепче: ему эта процедура может не понравиться.

– Хорошо.

Результат был комическим. Лишившись своего черного пышного меха. Паучок оказался неожиданно тощим и маленьким, чем немало поразил Хэпа. Когда Энни закончила истязать котенка и отложила в сторону ножницы, неровно остриженные остатки шерсти сделали его похожим на миниатюрную черную сову с неопрятно взъерошенными перьями. Стараясь помочь ему, Хэп обмыл его с головы до хвоста, отчего оставшаяся на тельце шерсть сбилась в коротенькие мокрые шипы. Когда негодующего Паучка наконец отпустили, он мигом взлетел на дерево, но плетеный поводок запутался в ветках, чуть не задушив несчастное существо. Бросая на своих двуногих мучителей злобные взгляды, котенок впился когтями в ветку и повис на ней вниз головой, не переставая издавать жуткие завывания.

– Какой же ты все-таки разбойник и сколько с тобой мороки – больше, чем ты заслуживаешь. Ты хоть понимаешь это? – пробурчал Хэп, пытаясь высвободить Паучка. – Тебя надо было назвать Разбойником.

Стоявшая сзади него Энни прыснула со смеху, но Хэп внезапно застыл и, чувствуя покалывание в затылке – надежный сигнал, – выдохнул:

– Вот и они.

– Что такое?

– Незваные гости. Не двигайся. Продолжай смотреть на котенка, – велел он ей, опуская руку к кобуре. – И продолжай разговаривать, как будто ничего не случилось.

Краем глаза она заметила приближающихся к ним двух индейских воинов на лошадях, и у нее все похолодело внутри. Лица у обоих были разрисованы черным, что говорило об их принадлежности к военному отряду. Скорее всего, это были идущие впереди отряда разведчики. На нее накатила волна знакомого ужаса, бешено заколотилось сердце и перехватило дыхание. И в этот момент она увидела, как на солнце блеснул «миротворец» Хэпа.

– Не надо! – закричала она, бросаясь к нему и хватая за руку. – Не стреляй!

Пуля ушла в сторону, и в тот же миг индейцы ринулись в атаку, один из них – с украшенным перьями копьем наперевес. Прежде чем Хэп успел сообразить, Энни уже бежала к ним, размахивая руками, и что-то кричала на их языке. Он бросился вдогонку, пытаясь настигнуть ее прежде, чем это сделает индейская пуля.

– Ложись, Энни! – крикнул он. – И ради бога, не вмешивайся!

Он снова поднял руку с револьвером, но на сей раз не стал стрелять, увидев, что едущий впереди всадник не собирается метать боевое копье. Второй воин объехал Энни и осадил лошадь. Энни остановилась и, энергично жестикулируя, принялась в чем-то убеждать индейцев. Прошла, казалось, целая вечность, и наконец тот индеец, который был с копьем, подъехал к Хэпу и, подняв руки в миролюбивом жесте, спросил, указав на него пальцем:

– Тондехвахка?

Хэп посмотрел на Энни:

– Что ты ему сказала?

– Что Меткий Стрелок привез сюда Далеко Бредущую Женщину навестить одну команчскую семью, которая когда-то приютила ее у себя как родную.

Хэп посмотрел на индейца и, заставив себя улыбнуться, пробормотал:

– Понятно.

Затем неторопливо спрятал кольт в кобуру, в то же время не спуская глаз со второго индейца. Он скорее доверился бы ядовитой гремучей змее, чем кому-нибудь из команчей.

– Ну, и что он на это ответил?

– Что за ними следуют остальные воины и все они направляются в Мексику красть лошадей.

– Я им не верю. Небось едут совершать набеги на техасские ранчо.

– Придется поверить, Хэп. Их ведь гораздо больше, чем нас.

В этот момент заговорил тот из индейцев, что был к ней поближе. Она кивнула, затем опять повернулась к Хэпу.

– Он говорит, сейчас нигде не найти хорошей воды, – перевела она. – Даже вода в Ред-Ривер не везде годится для питья – слишком много песка и мела. А в прудах и лужах в ущельях она настолько плоха, что даже лошади отказываются ее пить.

– Спешат порадовать нас хорошими новостями, – буркнул Хэп.

– Они поделились бы с нами водой, но не знают, чего им ждать от Бразоса, поэтому ничего дать не смогут. Я сказала, вода в Бразосе вполне пригодна для питья, но не думаю, что он мне поверил.

Пока они стояли и разговаривали таким образом с двумя команчами, подоспела остальная часть военного отряда. Увидев привязанных мулов, они решили разбить здесь лагерь и, к величайшей досаде Хэпа, вскоре все десятеро спешились и стали располагаться возле деревьев на отдых. Один из них заметил Паучка и с любопытством приблизился к котенку. Индеец был в полной боевой раскраске – лицо разрисовано красными и черными зигзагами, по пробору на голове проведена желтая линия. Паучку не понравилось, что его рассматривает это странное существо – таких он раньше никогда не видел, – и он, выгнув спину, зашипел и зафыркал, а затем обнажил клыки и грозно зарычал. Индеец испуганно отпрянул назад, а его соплеменники дружно рассмеялись.

Через несколько минут команчи развели небольшой костер из мескитовых веток и стали нанизывать на остроконечные палочки ягоды каркаса. Один из индейцев подошел к Хэпу и стал ему что-то говорить, показывая на поклажу.

– Они хотят знать, не приготовишь ли ты кофе, – объяснила Энни. – Я им сказала, что займусь этим сама. Они собираются разделить с нами трапезу.

– Чертовски любезно с их стороны, – саркастически заметил Хэп.

– Они говорят, для них большая честь обедать с Метким Стрелком. Но они путешествуют налегке, так что ничего, кроме пеммикана[14] с печеными ягодами каркаса, предложить нам не могут. Если ты не пробовал, можешь мне поверить – это вполне съедобно.

– Почему же. Клей когда-то готовил эту штуковину. Представляет собой смесь растопленного сала с джемом из ягод каркаса. Конечно, человек может привыкнуть к чему угодно, но лично я легко обошелся бы без этого блюда. Клей, правда, обожал его.

– Во всяком случае, это лучше многого из того, чем они могли бы нас угостить, – возразила она. – Например, могли бы зарезать лошадь и потчевать нас кусками сырого мяса.

– Мне приходилось видеть, как Клей ел сырое мясо, но я скорее бы умер от голода, чем прикоснулся к сырой конине.

– Хотелось бы надеяться, что сразу после еды они двинутся дальше.

– Больше ты ничего от них не узнала? Например, откуда они и в каком именно направлении держат путь?

– Это команчи из племени нокони, вождь у них – Кетана. Где сейчас индейцы квахади, они точно не знают, им только известно, что вождь квахади Квана где-то в районе Льяно. Вдоль Большого Каньона стоят лагерем много племен, но они могут только сказать, что большей частью это команчи и лишь иногда среди них попадаются кайова.

– Думаю, это где-то в районе каньона Пало-Дуро, – решил он.

– Не знаю. Там масса всяких глухих ущелий. Так или иначе, нам придется искать самим. Этот отряд поедет дальше.

– И все-таки куда?

Она повернулась к военному вождю и задала этот вопрос ему, затем, покачав головой, ответила Хэпу:

– Насколько я понимаю, их путь лежит на юг через форт Дэвис, а это означает, что они едут добывать мексиканских рабов и лошадей.

Вскоре воздух наполнился запахом горящего мескита и растопленного сала. Один из индейцев вытащил из огня палочку, сдул пепел с почти обугленных ягод на конце и протянул Хэпу. Расположившись кольцом вокруг дымящего костра, индейцы и белые вместе ели, пили кофе и оживленно беседовали, то есть военный вождь обрушивал на Энни целый град вопросов, а она их переводила для Хэпа. Можно ли считать, что Меткий Стрелок приехал выкурить трубку мира после стольких лет войны? Куда девался Нахагкоа, Одинокий Боец?

В свою очередь она спросила у них, известно ли им что-нибудь о белых детях, которых держат у себя квахади. Посовещавшись между собой, индейцы, пожимая плечами, стали уверять ее, что ничего об этом не знают.

– Они врут, – сказал Хэп. – Не хотят, чтобы в их поселениях появились солдаты.

К тому времени, когда костер был погашен и засыпан землей, а команчи снялись с бивуака и отправились дальше, солнце уже превратилось в добела раскаленный диск, застывший в безоблачном небе, а от земли струились вверх волны полуденного зноя. Было, наверное, больше тридцати градусов, а ведь апрель только начинался. Если бы не нужно было переправляться еще через одну реку, Хэп предпочел бы переждать жару здесь и продолжать путь, когда станет хоть немного прохладнее.

Ему было непонятно, почему команчский военный отряд пустился в дорогу среди бела дня, да еще в такую жару, ведь индейцы, за которыми он в былые времена гонялся по тропам войны, передвигались преимущественно ночью, да и Клей, кстати, тоже. Несмотря на их кажущееся дружелюбие, Хэп не мог не задаваться вопросом, а не повернут ли они назад, чтобы напасть на них с Энни ночью. Хотя, с другой стороны, успокаивал он себя, если бы они хотели их убить, им ничего не стоило бы сделать это прямо сейчас.

Ему хотелось умыться и немного остыть, прежде чем садиться в седло, но если с водой и в самом деле так плохо, как сказал индеец, то такой роскоши он позволить себе не мог. Пересиливая себя, он снова взгромоздил на спины мулов вьюки, затем снял с дерева негодующего котенка. Если они очень постараются, то еще сегодня смогут добраться до какого-нибудь уютного убежища среди кедров, которые, как знал Хэп, довольно часто встречаются в этих местах. Хотя, конечно, для этого пришлось бы беспощадно гнать лошадей. Но как приятно было бы лежать, наслаждаясь свежим запахом кедров…

К тому времени, когда они добрались до извилистой, текущей между низкими берегами Норт-Пис, было уже почти три часа пополудни. Хэп «почуял» реку задолго до того, как увидел. Что ж, по крайней мере, насчет воды команчи сказали правду. Вдоль берегов, повторяя изгибы реки, густо стояли камыши, ивняк и гниющая осока. Земля – там, где ее можно было видеть, – покрылась сплошной корой меловых отложений. Хэп и предположить не мог, что речная вода может нести с собой столько мела.

Вдобавок ко всему здесь прошло стадо бизонов, оставив за собой резкий, тошнотворный запах мочи и экскрементов. Было очевидно, что о привале в подобном месте не может быть и речи. Хэп не был даже уверен, что заставит себя войти в воду и переправится на другой берег. Искоса взглянув на Энни, он увидел, что нестерпимая вонь вызывает у нее такое же отвращение.

– Энни, может, поедем вверх по течению, пока не подыщем место получше?

– А какой смысл? Сомневаюсь, что на этой реке найдется место получше.

У нее был ужасно усталый вид, но он хорошо знал – она выдержит, сколько нужно. К тому времени, когда они выберутся на тот берег, от них будет разить так, будто они провалились в яму в отхожем месте. Поэтому, хочешь не хочешь, придется двигаться дальше в надежде, что индейцы ошиблись и им с Энни удастся-таки набрести на какое-нибудь ущелье, где бьет источник с родниковой водой. В прежние времена, когда его спутниками были мужчины, он не стал бы переживать, оказавшись в подобной ситуации, но на сей раз он ехал со своей женой. И если с водой будет обстоять так же плохо, ему ничего не останется, как перед наступлением ночи сбросить всю одежду и кататься по мокрой от росы траве до тех пор, пока не избавится от этого запаха.

– Что ж, ладно, – наконец отозвался он.

Первым делом он намотал на руку вожжи, затем другой рукой крепко ухватил за загривок котенка, имея все основания предполагать, что к тому времени, как переправит его через реку, будет исцарапан с головы до ног, словно какой-нибудь близорукий любитель ягод, целый день не вылезавший из колючих зарослей ежевики. В конце концов он сунул перепуганного Паучка за пазуху, хотя и понимал, какими увечьями это ему грозит.

– Наверно, первым лучше поеду я, – сказал он Энни. – Если со мной что-нибудь случится, оставайся на месте. А я, если обнаружу, что есть места с зыбким дном, дам тебе знать.

Отпустив вожжи, он скомандовал: «Но-о-о, Ред!» – и ткнул коня коленями в ребра. Тот вошел в воду и сразу же нагнул голову, пытаясь напиться, но Хэп вонзил ему в бока шпоры, понуждая двигаться дальше и в то же время не забывая тащить за собой упирающегося мула. Котенок выбрался из-за пазухи и, увидев, что кругом вода, от ужаса впился когтями в плечо и шею Хэпа, повис на нем и не переставал выть, пока не оказался на другой стороне. Там он сразу же спрыгнул с плеча и проворно вскарабкался на берег, волоча за собой поводок. Хэп, чертыхнувшись, попытался поймать его, но того и след простыл.

Оглянувшись назад, он увидел, как Энни, напрягая все силы, пытается вытащить из воды второго мула. Обезумевшее от жажды животное готово было пить даже эту зловонную жидкость, но если бы оно остановилось на месте, ему грозила бы опасность увязнуть в топком дне и погибнуть. Хэп выбрался из седла, хлопнул Реда по крупу, тем самым давая ему команду затащить первого из вьючных мулов на берег, а сам осторожно сошел в воду. У берега было неглубоко, но идти по скользкому илистому дну не доставляло удовольствия. Ухватив мула под уздцы, он потянул его за собой, и тот, упираясь и не переставая бить копытами по воде, неохотно сдвинулся с места. В знак протеста мул укусил Хэпа, и тот, вытащив из кобуры кольт, сильно стукнул животное рукояткой между глазами. Когда он ступил наконец на зыбкий берег, Энни с лошадьми уже ждала его в нескольких метрах от воды.

– Ненавижу эту проклятую реку, – проворчал он. – Не помню, чтобы хоть раз перебирался через нее без приключений.

Мокрая одежда на нем обвисла и стала очень тяжелой. Бессильно опустившись на растрескавшуюся землю, чтобы перевести дух, он вспомнил о котенке и устало произнес:

– Куда-то исчез Паучок, Энни. Не сумел удержать его.

– С ним все в порядке. Вот он.

Хэп не знал, радоваться или нет. Он взглянул на свою рубашку и увидел кровь в тех местах, где зверек оцарапал ему когтями кожу. Энни тоже посмотрела на следы от когтей и сказала:

– Не мешало бы воспользоваться нашей мазью.

– Пожалуй, – отозвался Хэп.

Он положил мокрый револьвер на землю, встал и, водя руками по телу, принялся выжимать из насквозь промокшей одежды воду. Он него исходил такой смрад, что даже вонючка-скунс не решился бы подойти близко. Сбросив с себя одежду, он стал искать, чем бы вытереться. Энни пострадала намного меньше: когда ее конь погрузился в воду, она вовремя поджала ноги и замочила лишь краешек платья.

Она выпустила котенка из рук, и тот, таща за собой поводок, подбежал к стоявшему обнаженным Хэпу и стал, ласкаясь, тереться о его ноги.

– Нечего ластиться, лицемер несчастный, – проворчал тот. – Теперь я отлично знаю, как ты на самом деле ко мне относишься, маленький хулиган.

Произнося эти слова, он нагнулся и подобрал с земли черный комочек, всем своим видом выражающий раскаяние.

– Еще чего придумал, – буркнул он, когда котенок стал лизать его лицо своим шершавым, как наждачная бумага, языком. – Тебя же стошнит после этого.

– Видимо, хочет загладить свою вину, – заметила Энни, подходя к Хэпу с баночкой мази. – Будет немного жечь, но ничего не поделаешь – от кошачьих царапин может начаться заражение.

– Особенно после того, как искупался в такой воде. – Стараясь избавиться от неприятного вкуса во рту, Хэп повернул в сторону голову и сплюнул. – Да в ней целые тонны мела.

– Это уж точно. На, держи.

Она вручила ему баночку, но, прежде чем заняться его царапинами, направилась к вьюкам, нашла в одном из них кусочек ткани, намочила его в небольшом количестве драгоценной влаги, намылила щелочным мылом и, возвратившись, протянула Хэпу:

– Это очень сильное мыло – надеюсь, поможет.

Он тер себя до тех пор, пока полностью не удалил засохшую грязь, после чего надел чистые брюки и рубашку, но не стал ее застегивать, чтобы Энни могла обработать его ранки и ссадины. Пока она втирала мазь, он, прищурившись, смотрел на солнце, пытаясь определить время по его положению на небосклоне, затем проговорил:

– Хотелось бы надеяться, что до ущелья с источником нам удастся добраться еще засветло. Там и устроимся на ночь. – Он снова посмотрел на нее, улыбнулся уголками губ, отчего стал похож на мальчишку, и добавил: – Я сделаю отличную постель из опавших кедровых иголок.

Она почувствовала, как у нее вспыхнули щеки, и отвела взгляд в сторону.

– Сегодня я могу обойтись и без постели. Я готова спать где угодно и на чем угодно.

Его охватило острое чувство разочарования, но он напомнил себе, что она и так позволяла ему гораздо больше, чем он мог надеяться. Для мужчины, у которого никогда раньше не было постоянной женщины, он слишком многого хочет. Достаточно посмотреть ей в глаза, чтобы в этом убедиться.

Он глубоко вздохнул и, кивнув, произнес:

– Они тебе кое о чем напомнили? Я имею в виду – сегодняшние индейцы?

– В общем-то да, – ответила она, закрыв глаза, затем решилась встретиться с ним взглядом. – Думаю, все дело в их боевой раскраске.

– Ты вела себя мужественно, Энни, и не показала им, что боишься.

– Тем не менее я боялась, Хэп. Когда тот, что ехал впереди, понесся к нам с копьем, мне стало по-настоящему страшно. – Она помазала еще одну, последнюю, царапину на шее Хэпа и закрыла баночку. – Я подумала, что он может убить тебя, и тогда…

Она не могла заставить себя даже произнести это вслух.

– Какого же черта, в таком случае, ты бросилась им навстречу? – спросил он сердито. – Он же был у меня на мушке.

– Я просто должна была это сделать. Во-первых, мне нужно было узнать, где можно найти квахади. А во-вторых, я хотела себе доказать, что смогу посмотреть им прямо в лицо, – произнесла она задумчиво, пытаясь понять, что ее толкнуло на это. – Умом я понимала, что он меня, скорее всего, не тронет, ну а в душе… а в душе я ужасно боялась. Кроме того, я понимала, что если ты убьешь его, разговора с ними не получится.

– Ты даже не представляешь, Энни, как мне хотелось нажать на курок.

– Если когда-нибудь у тебя на мушке окажется Ветвистый Дуб, то уж поверь – я тебе в этом случае не помешаю. И я бы многое отдала, чтобы увидеть, как он поплатится за то, что сделал с Джоуди.

– И с тобой.

– Да, и со мной тоже. Все эти годы я надеялась, что кто-нибудь отправил его на тот свет, что он уже понес наказание. Я понимаю, это не по-христиански, но я молила бога об этом с того самого дня, как Ветвистый Дуб увез меня с собой.

В ее глазах была такая боль, что ему захотелось обнять ее и крепко прижать к себе, но он понимал, что, если он это сделает, им уже сегодня не уехать отсюда. А оставаться было нельзя. Здесь, на берегу реки, на открытом месте, они были отличной мишенью, и кто бы поручился, что другие команчи, которые могут здесь появиться, окажутся такими же дружелюбными.

– Если не возражаешь, я бы предпочел поскорее избавиться от этого запаха.

– Ты имеешь в виду мазь?

– Нет, реку.

Он поднял свой кольт и, прокрутив барабан, вынул из него все патроны.

– Как только я его вытру и смажу, можно будет отправляться. Нельзя допускать, чтобы в нем оставалась грязь. – Он обвел взглядом открытое пространство вокруг и добавил: – Знаешь, не помешает проверить, в порядке ли «генри» – думаю, будет лучше, если дальше ты поедешь вооруженной. Ты ведь знаешь, как пользоваться винтовкой?

Она снова закрыла глаза, вспомнив тот день, когда вынуждена была стрелять из «генри» Итана по индейцам, и тихо ответила:

– Да, знаю.

– Тогда я за ним схожу. И не будем больше задерживаться. Мне никогда это место не нравилось.

Некоторое время спустя он трясся в седле рядом с молчаливой, ушедшей в себя Энни и думал, до чего же, должно быть, ей нелегко забыть прошлое. Какой бы самозабвенно страстной она ни была в его объятиях, даже в такие моменты он иногда замечал в ее глазах страх. До сих пор ее порою преследовали кошмары, и единственное, чем он мог помочь в подобных случаях, – это крепко прижать ее к себе и не отпускать, пока не успокоится.

– А что, если он еще жив, Энни? Что, если ты с ним столкнешься лицом к лицу?

Лучше бы он не произносил этих слов, не бередил ей душу, особенно после того, что она недавно ему сказала, но слово не воробей, вылетит – не поймаешь.

– Даже не знаю. – Она шумно вздохнула, затем медленно проговорила: – Каким бы он ни был чудовищем, я не хочу, чтобы ты отомстил за меня ценой своей жизни. Так что если мне и придется с ним встретиться, я ограничусь тем, что спрошу у него, кому он продал Сюзанну. Уверена, Хэп, он хорошо знал этого воина.

– В таком случае этот сукин сын признается у меня как миленький, – решительно заявил Хэп. – И только после этого я прикончу его.

Говорил он это вполне серьезно. Он не знал, как, где и когда это будет, но был твердо уверен, что придет тот день, когда он разыщет Ветвистого Дуба и прикончит его. Причем сделает это по возможности медленнее, растягивая его мучения. Но даже такая смерть не будет достаточной платой за ад, через который прошла Энни по его вине.

– Он сказал тогда, что это был квахади, – снова заговорила она. – Но, возможно, морочил мне голову. В то время я еще не могла отличить одного индейца от другого, а позднее мне стало известно, что в этом военном отряде были нокони и даже несколько человек из племени кайова. Но Ветвистый Дуб, – произнесла она с горечью в голосе, – сказал, что продал ее именно кому-то из квахади. А когда я спросила у него, кому, он мне его имени не назвал. Темная Вода, стараясь сделать мне больно, сказала, что это был кайова и что он убил Сюзанну, но я ей не поверила. Она меня ненавидела, поэтому могла сказать все что угодно.

– Какая еще Темная Вода?

– Его старшая жена. Их у него было две, причем родные сестры. Младшую звали Подгоревшая Каша, хотя это имя ей дали еще до того, как он на ней женился. Она была ничем не лучше Темной Воды.

Так много она раньше не рассказывала о своей неволе. Надеясь услышать больше – нечто такое, чего она никогда и никому еще не говорила, – он слушал ее не прерывая. Она держала все это в себе слишком долго, и, кто знает, может быть, открывшись ему, почувствует себя спокойнее.

– Если бы он дал им понять, что они могут не замечать меня, многое, вероятно, было бы иначе, но он этого не сделал, – медленно выговаривая слова, продолжала она. – Он им сказал, что хочет получить за меня – а точнее, за мои волосы – много лошадей. Ему очень нравились мои волосы – и волосы Гретхен тоже, – из-за их золотистого цвета. Гретхен он держал в постоянном страхе, во всех подробностях описывая ей, как красиво будут смотреться ее волосы на его шесте со скальпами. Ему нравилось видеть ее перепуганной. И она, нужно сказать, смертельно боялась его.

– О господи!

– Меня он держал у себя как раз по противоположной причине: я не показывала ему, что боюсь. Мне кажется, это превратилось в своего рода игру, и ему было важно выиграть, заставить меня уступить. Ну и, разумеется, была другая, очевидная причина, – добавила она тусклым голосом. – Но что бы он со мной ни делал, я поклялась себе держаться до конца и никогда не кричала и не плакала. Мне просто нельзя было позволить ему одержать победу.

– Послушай, Энни…

Но она словно не слышала его.

– Должно быть, именно поэтому Темная Вода и ненавидела меня так сильно. Она боялась, что он может жениться на мне, и тогда я займу такое же положение, какое имели она и Подгоревшая Каша. У них в голове не укладывалось, что мне это может быть не нужно. Из опасения, что он на мне женится, они сделали все, чтобы у меня случился выкидыш, но им нечего было опасаться: Ветвистый Дуб слишком меня ненавидел, чтобы сделать своей женой. Хотя роды были мучительными, я была рада, что младенец родился мертвым. Я предпочла бы умереть, но только не становиться матерью его ребенка.

Говорила она тихим, монотонным, бесцветным голосом. И вдруг он почувствовал, что боится дослушивать рассказ. Эта пустота в ее душе пугала его даже больше, чем слезы. Рассказанное ею еще долго не будет давать ему покоя.

– Энни, я не допущу, чтобы ты пережила подобное еще раз, – негромко произнес он. – Обещаю тебе: если произойдет самое худшее и я увижу, что проиграл, ты уйдешь из жизни вместе со мной. А последнюю пулю я оставлю себе.

При этих словах она словно вышла из транса. Взгляд ее стал более сосредоточенным, и она медленно покачала головой:

– Нет, Хэп, на этот раз все будет иначе. Во-первых, я еду к ним по собственной воле, а во-вторых, я могу говорить на их языке достаточно сносно, чтобы они понимали меня. Теперь у меня даже есть свое имя на языке команчей – Салеавеа, Далеко Бредущая Женщина. Уверена, что, поскольку здесь нет Ветвистого Дуба, Темной Воды или Подгоревшей Каши, которые могли бы опровергнуть мои слова, я, как и Клей Макалестер, могу сойти у индейцев за нермернух.[15]

– Но ты ведь, в отличие от него, женщина, Энни.

– А какая разница? – Она посмотрела на него и горько улыбнулась. – Если попавший к ним человек каким-то образом умудряется выжить, они со временем начинают воспринимать его как одного из своих. Даже если это белая женщина. Жена Грохочущего Грома сначала была просто пленницей, но после того, как он на ней женился, к ней стали относиться так, будто она родилась индианкой. И когда она умерла от родов, он громко стенал и убивался по ней, а женщины в его семье в знак траура исполосовали себе ножами грудь и обрезали волосы. Темная Вода была единственной из известных мне команчей, которая считала, что эта женщина недостойна была такой чести. – Энни помолчала, затем задумчиво произнесла: – Так что, как видишь, не все они похожи на Ветвистого Дуба.

– Но не забывай, что Грохочущий Гром взял эту белую женщину в плен, – резко возразил Хэп. – Он оторвал ее от семьи.

– Ничего подобного. В этом отношении он был похож на Молодого Быка – никого никогда в плен не брал, считая, что это означало бы лишние хлопоты. Ее он выкупил из чистой жалости, потому что кайова, которому она принадлежала, жестоко с ней обращался. В ответ на его доброту она приняла и двух лошадей, которых он ей привел, предлагая стать его женой, и само предложение. Кстати, Грохочущий Гром пытался купить и меня у Ветвистого Дуба – это была еще одна причина, из-за которой Темная Вода так меня ненавидела.

– Не забудь мне напомнить, чтобы я поблагодарил его в вечерней молитве, – насмешливо произнес Хэп.

Она некоторое время колебалась, затем взглянула ему прямо в глаза и сказала:

– Одно время мне даже хотелось, чтобы он меня купил, как в этом ни стыдно признаться. Я готова была на все, лишь бы вырваться из ада, в котором жила. Тебя это, наверное, шокирует?

– Вовсе нет. Я всегда считал, что, какие бы поступки ни совершил человек, чтобы выжить, никто не вправе осуждать его за это. Ты делала то, что вынуждена была делать, и я восхищаюсь твоим мужеством.

На глаза ей навернулись горячие слезы, сердце переполнилось щемящим чувством благодарности, и она, с трудом сглотнув подступивший к горлу комок, взволнованно произнесла:

– Спасибо. Я не знаю никого другого, кто смог бы такое сказать. Знаешь, я вдруг почувствовала себя ужасно счастливой.

Казалось бы, ему должно быть приятно такое услышать, но в ее словах отсутствовало нечто для него очень важное, и это больно ранило. Ему не нужна была ее благодарность; ему нужно было другое – чтобы она любила его. Он хотел услышать от нее слова любви, но она их еще ни разу не произнесла. Ни единого разу.

Вслух он только сказал:

– Давай-ка поторопимся, Энни. До наступления темноты нам нужно проделать не меньше десяти-двенадцати миль. Мне хотелось бы добраться до тех кедров, пусть даже это тебя и не волнует. Мне хочется спать на мягкой постели.