"Алла Драбкина. Жена по заказу " - читать интересную книгу автора

маленьким пакетикам. Это была хорошая работа, но хлорка скоро кончилась...
- .Когда же я предложила сборник, свой сборник, на меня посмотрели как
на сумасшедшую. Народу не надо интеллектуализма! С каких это пор я стала
интеллектуалкой?
- ..Потом я нянчила двухлетнего младенца.
Отработала два дня. На второй день повела его гулять. И все бы было
хорошо, если б я поточней запомнила, из какого дома и квартиры вышла.
Младенец сам привел меня домой, но к тому времени он описался и обкакался.
А дома меня ждали разгневанные родители.
- ..А теперь они не дают мне разогнуться. Хотят, чтобы я писала не
пять, а десять листов в месяц.
Этот мой Гунур Гнус снится мне по ночам. Вначале я пишу нормальный
текст, а потом его оглупляю.
Двойная работа...
- Да.., при совдепии мы научились дурачить власти, а теперь уже вам,
молодым, надо учить дурачить себя...
- Но я бы хотела видеть читателей, которым нравится мой Гунус...
Неужели болезнь зашла так далеко?
- Читателей твоего Гунуса видела я. Взялась воспитывать семилетнего
подонка у новых русских.
Слегка дала ему по рукам, когда он пытался поджечь скатерть на
столе... А там кругом этот немецкий пластик, эти обои, которые сами по себе
могут вспыхнуть... Меня выгнали и не заплатили.
Они очень не любят платить. Потом общие знакомые мне рассказали, что я
была пятой по счету - и никому не платили. И вот уже месяц я живу... вот
так.
До сих пор не пойму, почему мы с Манюней расхохотались. Наверное,
сработало воображение:
Гунус, обкаканный младенец, декабристы с Марксом под мышкой, хлорка с
французской косметикой - адский коктейль.
- Я боялась идти к вам с этим, - робко приступила Манюня к цели своего
прихода, - но раз уж вы работали с детьми... Понимаете, ни в моем старом
издательстве, ни в "Гунусе" про вас слышать не хотят. Говорят, что у вас
репутация... Ну якобы однажды вы тремя словами сняли большого начальника...
Я порылась в памяти и вспомнила, что это было лет двадцать назад. Один
главный редактор сказал кому-то (и не одному человеку, а нескольким), что
он не намерен печатать баб, особенно эту стерву Горчакову. Разумеется, мне
это передали. На ближайшем собрании я вылезла на трибуну и попыталась
выяснить этот вопрос с самим главным редактором, которого и в лицо-то не
знала. Но он не поспешил показаться мне, хотя из зала раздавались крики,
что он тут, в наличии. Тогда я продолжила свою мысль и сказала, что
ненавидеть женщин - нездорово.
Зал хохотал, визжал и топал ногами. Я ничего не могла понять. Я только
видела, как какой-то человек бросился по ковровой дорожке прохода к дверям.
В зале же орали: "Женька, ну скажи еще что-нибудь!"
И я сказала. Но дело не в этом.
Человек, убежавший из зала, ворвался в кафе, где гудели пьяные
саботажники всяческих собраний. Он плюхнулся на свободный стул рядом с
писателем Медведенко, который в этот раз пил мрачно. Мало того, что человек
этот как бы машинально выпил кофе Медведенко, но потом и уронил руку ему на