"Сергей Довлатов. Собрание сочинений в 4 томах. Том 3" - читать интересную книгу автора

что страдаю за правду.
Затем меня призвали в армию. И я попал в конвойную охрану. Очевидно,
мне суждено было побывать в аду...


Зона

Я не буду рассказывать, что такое ВОХРА. Что такое нынешний Устьвымлаг.
Наиболее драматические ситуации отражены в моей рукописи "Зона". По ней,
думаю, можно судить о том, как я жил эти годы. Два экземпляра "Зоны" у меня
сохранились. Еще один благополучно переправлен в Нью-Йорк. И последний,
четвертый, находится в эстонском КГБ. (Но об этом - позже.)
"Зона" - мемуары надзирателя конвойной охраны, цикл тюремных рассказов.
Как видите, начал я с бытописания изнанки жизни. Дебют вполне
естественный (Бабель, Горький, Хемингуэй). Экзотичность пережитого
материала - важный литературный стимул. Хотя наиболее чудовищные,
эпатирующие подробности лагерной жизни я, как говорится, опустил.
Воспроизводить их не хотелось. Это выглядело бы спекулятивно. Эффект
заключался бы не в художественной ткани произведения, а в самом материале.
Так что я игнорировал крайности, пытаясь держаться в обыденных эстетических
рамках.
В чем основные идеи "Зоны"?
Мировая "каторжная" литература знает две системы идейных представлений.
Два нравственных аспекта.
1. Каторжник - жертва, герой, благородная многострадальная фигура.
Соответственно распределяются моральные ориентиры. То есть представители
режима - сила негативная, отрицательная.
2. Каторжник - монстр, злодей. Соответственно - все наоборот. Каратель,
полицейский, сыщик, милиционер - фигуры благородные и героические.
Я же с удивлением обнаружил нечто третье. Полицейские и воры
чрезвычайно напоминают друг друга. Заключенные особого режима и лагерные
надзиратели безумно похожи. Язык, образ мыслей, фольклор, эстетические
каноны, нравственные установки. Таков результат обоюдного влияния. По обе
стороны колючей проволоки - единый и жестокий мир. Это я и попытался
выразить.
И еще одну существенную черту усматриваю я в моем лагерном наследии.
Сравнительно новый по отношению к мировой литературе штрих.
Каторга неизменно изображалась с позиций жертвы. Каторга же, увы, и
пополняла ряды литераторов. Лагерная охрана не породила видных мастеров
слова. Так что мои "Записки охранника" - своеобразная новинка.
Короче, осенью 64-го года я появился в Ленинграде. В тощем рюкзаке
лежала "Зона". Перспективы были самые неясные.
Начинался важнейший этап моей жизни...


Этап

Я встретился с бывшими приятелями. Общаться нам стало трудно. Возник
какой-то психологический барьер. Друзья кончали университет, серьезно
занимались филологией. Подхваченные теплым ветром начала шестидесятых годов,