"Кэтрин Довиль. Глазами любви " - читать интересную книгу автора

сладостное пение монахинь.
Это было одной из самых больших радостей монастырской жизни, когда на
исходе дня сестрам монастыря Сен-Сюльпис разрешалось петь, и монахини
настолько любили это, что, случалось, не ограничивались отведенным для этого
временем и пели намного дольше, за что, конечно, настоятельница выговаривала
им, хотя сама обладала великолепным сопрано и первая же нарушала распорядок
жизни в монастыре, потому что любила петь.
Сладостные неземные звуки женских голосов в сумеречном свете, аромат
горящих свечей и тени, отбрасываемые их трепетным пламенем, навсегда
оставались в памяти. Это было время захода солнца, время наступления
прохладной ночи, столь тихое время, что, казалось, ангелы спускались на
землю послушать пение монахинь. После того как оно завершалось, день был
окончен. Тремя часами позже во время последней службы, когда сама
высокочтимая сестра аббатиса обходила монастырское здание, проверяя, заперты
ли все двери и ворота, девочки, жившие при монастыре, уже спали.
Естественно, выпадали и такие дни, когда голоса монахинь звучали не
столь гармонично: под воздействием внезапно подувшего холодного ветра они
казались гнусавыми и сердитыми, как вой зимнего ветра в стропилах крыши
часовни. И в такие дни нескончаемое пение было испытанием терпения
слушателей, и даже голос сестры настоятельницы звучал не так сладостно.
Идэйн открыла глаза. Голоса монахинь ей пригрезились - то был вой
ветра, леденящие душу звуки пробивались в проходы между скалами какого-то
побережья. Лежа, она могла смотреть вверх и видеть пурпурные облака,
стремительно несущиеся по залитому солнечным светом небу.
Наступил день, сказала себе Идэйн. Не сумерки, когда в монастыре
Сен-Сюльпис идет вечерняя служба. Ей снились монахини и их мирное вечернее
пение, но наяву был слышен только шум ветра среди скал.
Она вспомнила шторм. "Я жива", - трепетно подумала Идэйн.
Как бы Предвидение ни успокаивало и ни убеждало ее, что она будет жить,
Идэйн не была уверена, что останется в живых. И теперь, при ярком солнечном
свете, Идэйн вспомнила кораблекрушение, вспомнила, как вокруг бушевали волны
и ночь была такой темной, что она даже не могла разглядеть, куда идти, -
знала только, что как можно дальше от бушующей волны.
Идэйн медленно пошевелила ногами. Все ее избитое морем тело болело. Она
вспомнила, что пыталась помочь молодому рыцарю, и понимала, что не очень-то
много могла для него сделать из-за размера и веса его кольчуги и меча.
И все же ей казалось, что им удалось добраться до укрытия между
скалами. Немного позже в сумеречном свете все еще непогожего утра она
поняла, что начинался прилив, увидев, что вода плещется у ее ног. Это
окончательно разбудило Идэйн, и она заставила рыцаря перебраться выше, туда,
где можно было укрыться под выступом утеса. Там были песок и камни,
прикрытые сухой, жесткой и пружинистой, как сено, осокой. Оба упали на эту
подстилку, отупевшие от усталости, и тотчас же уснули.
Идэйн вздохнула и, повернувшись на бок, прижалась к огромному телу,
лежащему рядом с ней. Похоже, они были здесь совершенно одни. Но у Идэйн не
было ни сил, ни желания встать и оглядеться.
Над их головами с криками кружили чайки. Вставшее солнце согревало
молодых людей, и в солнечном свете их укрытие показалось Идэйн даже уютным.
Где бы ни были остальные - норвежец-кормщик и его команда, рыцарь Эмерик,
моряки и солдаты, - на этом участке берега их не было. И вокруг царила