"Ричи Михайловна Достян. Тревога" - читать интересную книгу автора

Он сказал:
- Ты отсталый человек. Босиком ходить полезно.
Слава тут же снял тапочки - и пожалел: в песке все время что-то
попадалось. Он тихо ойкал, но терпел.
С этого дня Слава почувствовал себя хорошо. А когда количество едоков
мороженого и вольноболтающихся по улицам Соснового Бора увеличилось за счет
Вики, которая тоже стала ходить на вокзал, да еще прибавился этот чей-то
брат по имени Ленька, который увязался за ними сам, Слава окончательно ожил.
И это естественно: с тех пор как помнит себя, ощущение жизни для него
сливалось с толпой вечно орущих и вечно бегущих однолеток. Совершенно не
понимал он поэтому, что такое дружба с одним человеком. Он привык быть с
целым двором, школой, с целым лагерем. А когда почему-либо оставался один,
то сразу начинало мерещиться, что болит ухо или живот, потому что в
одиночестве он оставался, только когда заболевал.
По той же причине Слава не переносил тишины. От тишины у него ныло под
ложечкой, и единственным спасением в таких случаях бывала еда. В этом
отношении он УРОДИЛСЯ в мать. Она тоже как захандрит, так сразу хватается за
картошку. Нажарит большую семейную сковороду, умнет ее в темпе, потом
задумчиво поикает и, глядишь, отошла, улыбается.
С появлением Гриши и Володи Слава даже перестал злиться, что не поехал
в лагерь. Потому что прожить целый летний день без замечаний и без
соревнований - тоже немало!

Дружки ходили на вокзал каждый день, и у Славы началось буйное
увлечение Гришкой. Ну, парень - целое кино, а не парень! Слава до того
въелся в дачную жизнь, что даже про дите стал думать с благодарностью.
Выходит - неплохо, что оно родилось, что мамке теперь ни до чего и он может
часами не появляться дома. Такой воли у Славы еще никогда не было.
Только от воли этой, как, впрочем, от всего хорошего, Слава быстро
наглел - такой уж у него характер. Конечно, начали они с мамкой цапаться.
Подсобил ему в этом Гриша, у которого и в словах и между слов выпирало
не просто фасонистое пренебрежение к родителям, а по-злому насмешливая
неприязнь. И было это до того очевидно, что невольно наводило на мысль:
значит, есть за что, раз он себе такое позволяет.
Подумать только: двухколесный велосипед у него есть! Самоката - аж два,
хотя оба ни к чему в здешнем песке. Мячей всяких - гора: и футбольные, и
волейбольные, и пинговые, и понговые... А барахла носильного! Неделя еще не
прошла, как познакомились, а он уже в трех разных куртках щеголял: с
трикотажным воротом, с погончиками на плечах, с капюшоном, и, конечно,
"молни" на них полно. И это только по вечерам, а днем, когда жарко, бобочек
этих шелковых до черта у него, а позавчера явился в самой новой моде.
Издали - рубаха как рубаха, показалось, даже веселая, а подошел - зеленые
кувшины на ней вдоль и поперек, а между кувшинами черные пауки; надевается
поверх штанов, на пуговицах спереди; теперь вместо пиджаков взрослые дядьки
такие носят. Так вот, пожалуйста, у Гриши тоже есть.
Интересно, думал Слава, отчего он нас к себе домой не позовет, не
похвастает, у него, наверно, еще и не то есть! И почему все-таки он так
нехорошо сказал "Ааааа", когда Володя напомнил, что пора домой идти, что
дома будут беспокоиться? Отец с матерью ему сколько всего покупают, а он и
на вещи акает: мол, ерунда, чихать хотел...