"Ричи Михайловна Достян. Хочешь не хочешь" - читать интересную книгу автора

Ирина мама не слишком обрадовалась этому. Скажем прямо - совсем не
обрадовалась.
- Конечно, - сказала она, - ты права, такого маленького нельзя было
оставить одного, но...
Сказав "но", Ирина мама задумчиво и грустно обвела взглядом небольшую
чистую комнату и спросила:
- Но что теперь будет с нашими книгами?
- А что с ними может быть - воробьи бумагу не едят!
- Не притворяйся, пожалуйста!
Ира рассмеялась, потом очень серьезно сказала:
- Когда он научится летать, я его сразу выпущу.

Пока птенец жил в глубокой коробке из-под торта, в доме было тихо и
чисто: Ира вдруг сделалась внимательной и терпеливой; правда, мама не могла
понять - куда все девается, когда Ира садится за уроки?
Однажды этот как-то слишком быстро выросший воробей, все еще без
хвоста, но уже весь в пуху и перьях, вспорхнул на край коробки из-под торта,
вызывающе крикнул "чив!" и тут же ринулся в полет. При этом его совершенно
не интересовало, куда он летит и что может встретиться на пути. Так он
разбил два стакана и одно блюдце, а сам очутился на полу.
Ира вернула его на место, но первый полет ничему птенца не научил. Он
тут же полетел в другом направлении. На этот раз четыреста граммов постного
масла побежало с подоконника по стене на пол.
Ни звон разбитых стаканов, ни шум опрокинутой бутылки никакого
впечатления на птенца не произвели.
В панике была Ирина мама. Она лихорадочно убирала все, что льется,
бьется и падает. Она так и сказала, что нет ничего опаснее в доме, чем
воробей, который учится летать!
А ему что? Ему - ничего! Нашкодит, притихнет на минутку, опасливо
повертит большой головой и снова подает голос.
Между прочим, одним-единственным "чив" птенец умел и спросить, и
потребовать, и выругаться. Ира очень хорошо понимала его.
С этих пор в доме началась другая жизнь. Было много смеха.
Бывали и слезы. Но самое плохое - выспаться было нельзя.
Покинув однажды картонное гнездо, птенец больше туда не вернулся.
Теперь он засыпал где хотел: на шкафу, на крышке чайника, на книжной полке.
Вставал он, ясное дело, "с птицами". Пока потягивался, пока зевал, люди
могли еще спать, но потом он задавал себе вопрос: "Чив-чив?" - и немедленно
сам себе отвечал таким же в точности "чив-чивом".
С каждым днем голос у птенца становился громче, крылья уверенней, а сам
он - нахальнее. Если люди не просыпались от его болтовни, он их будил. Он
начинал летать над кроватями.
В конце концов садился кому-нибудь на голову. Ира потом засыпала на
уроках, а ее мама - на работе. И конечно, за это и за все другие безобразия,
которые он творил, доставалось Ире: будто это она летала над кроватями и не
давала выспаться, будто она скакала чернильными лапками по белому покрывалу,
будто она смахнула бюстик Пушкина с этажерки, - невозможно перечислить
всего, за что ей доставалось.
Однажды мама спросила:
- Когда наконец ты его выпустишь? Он уже отлично летает!