"Федор Михайлович Достоевский. Дядюшкин сон" - читать интересную книгу автора

как выражается Гейне, везде суется с своим носом. Останавливаюсь. Я, мой
Семен, ямщик - тоже русская душа, спешим на подмогу и, таким образом,
вшестером подымаем наконец экипаж, ставим его на ноги, которых у него,
правда, и нет, потому что он на полозьях. Помогли еще мужики с дровами,
ехали в город, получили от меня на водку. Думаю: верно, это тот самый
князь! Смотрю: боже мой! он самый и есть, князь Гаврила! Вот встреча! Кричу
ему: "Князь! дядюшка!" Он, конечно, почти не узнал меня с первого взгляда;
впрочем, тотчас же почти узнал... со второго взгляда. Признаюсь вам, однако
же, что едва ли он и теперь понимает - кто я таков, и, кажется, принимает
меня за кого-то другого, а не за родственника. Я видел его лет семь назад в
Петербурге; ну, разумеется, я тогда был мальчишка. Я-то его запомнил: он
меня поразил, - ну, а ему-то где ж меня помнить! Рекомендуюсь; он в
восхищении, обнимает меня, а между тем сам весь дрожит от испуга и плачет,
ей-богу, плачет: я видел это собственными глазами! То да се, - уговорил его
наконец пересесть в мой возок и хоть на один день заехать в Мордасов,
ободриться и отдохнуть. Он соглашается беспрекословно... Объявляет мне, что
едет в Светозерскую пустынь, к иеромонаху Мисаилу, которого чтит и уважает;
что Степанида Матвеевна, - а уж из нас, родственников, кто не слыхал про
Степаниду Матвеевну? - она меня прошлого года из Духанова помелом прогнала,
- что эта Степанида Матвеевна получила письмо такого содержания, что у ней
в Москве кто-то при последнем издыхании: отец или дочь, не знаю, кто
именно, да и не интересуюсь знать; может быть, и отец и дочь вместе; может
быть, еще с прибавкою какого-нибудь племянника, служащего по питейной
части... Одним словом, она до того была сконфужена, что дней на десять
решилась распроститься с своим князем и полетела в столицу украсить ее
своим присутствием. Князь сидел день, сидел другой, примерял парики,
помадился, фабрился, загадал было на картах (может быть, даже и на бобах);
но стало невмочь без Степаниды Матвеевны! приказал лошадей и покатил в
Светозерскую пустынь. Кто-то из домашних, боясь невидимой Степаниды
Матвеевны, осмелился было возразить; но князь настоял. Выехал вчера после
обеда, ночевал в Игишеве, со станции съехал на заре и, на самом повороте к
иеромонаху Мисаилу, полетел с каретой чуть не в овраг. Я его спасаю,
уговариваю заехать к общему другу нашему, многоуважаемой Марье
Александровне; он говорит про вас, что вы очаровательнейшая дама из всех,
которых он когда-нибудь знал, и вот мы здесь, а князь поправляет теперь
наверху свой туалет, с помощию своего камердинера, которого не забыл взять
с собою и которого никогда и ни в каком случае не забудет взять с собою,
потому что согласится скорее умереть, чем явиться к дамам без некоторых
приготовлений или, лучше сказать - исправлений... Вот и вся история! Eine
allerliebste Geschichte!
- Но какой он юморист, Зина! - вскрикивает Марья Александровна, выслушав, -
как он это мило рассказывает! Но, послушайте, Поль, - один вопрос:
объясните мне хорошенько ваше родство с князем! Вы называете его дядей?
- Ей-богу, не знаю, Марья Александровна, как и чем я родня ему: кажется,
седьмая вода, может быть, даже и не на киселе, а на чем-нибудь другом. Я
тут не виноват нисколько; а виновата во всем этом тетушка Аглая Михайловна.
Впрочем, тетушке Аглае Михайловне больше и делать нечего, как пересчитывать
по пальцам родню; она-то и протурила меня ехать к нему, прошлого лета, в
Духаново. Съездила бы сама! Просто-запросто я называю его дядюшкой; он
откликается. Вот вам и все наше родство, на сегодняшний день по крайней