"Федор Михайлович Достоевский. Роман в 9 письмах." - читать интересную книгу автора

моих на бумаге. Известно вам, что воспитания и манеров хороших я не имею и
пустозвонного щегольства я чуждаюсь, потому что по горькому опыту познал
наконец, сколь обманчива иногда бывает наружность и что под цветами иногда
таится змея. Но вы меня понимали; не отвечали же мне так, как следует,
потому, что вероломством души своей положили заране изменить своему
честному слову и существовавшим между нами приятельским отношениям.
Совершенно же доказали вы это гнусным поведением вашим относительно меня в
последнее время, поведением, пагубным для моего интереса, чего не ожидал я
и чему верить никак не хотел до настоящей минуты; ибо, плененный в самом
начале знакомства нашего умными манерами вашими, тонкостию вашего
обращения, знанием дел и выгодами, имевшими быть мне от сообщества с вами,
я полагал, что нашел истинного друга, приятеля и доброжелателя. Теперь же
ясно познал, что есть много людей, под льстивою и блестящею наружностью
скрывающих яд в своем сердце, употребляющих ум свой на устроение козней
ближнему и на непозволительный обман и потому боящихся пера и бумаги, а
вместе с тем и употребляющих слог свой не на пользу ближнего и отечества, а
для усыпления и обаяния рассудка тех, кои вошли с ними в разные дела и
условия. Вероломство ваше, милостивый государь мой, относительно меня ясно
можно видеть из нижеследующего.
Во-первых, когда я в ясных и отчетливых выражениях письма моего изображал
вам, милостивый государь мой, свое положение, а вместе с тем спрашивал вас
в первом письме моем, что вы хотите разуметь под некоторыми выражениями и
намерениями вашими, преимущественно же относительно Евгения Николаича, то
вы по большей части старались умалчивать и, возмутив меня раз подозрениями
и сомнениями, спокойно сторонились от дела. Потом, наделав со мной таких
дел, которых и приличным словом назвать нельзя, стали писать, что вы
огорчаетесь. Как это назвать прикажете, милостивый мой государь? Потом,
когда каждая минута была для меня дорога и когда вы заставляли меня
гоняться за вами на протяжении всей столицы, писали вы под личиною дружбы
мне письма, в которых, нарочно умалчивая о деле, говорили о совершенно
посторонних вещах: именно о болезнях во всяком случае уважаемой мною вашей
супруги и о том, что вашему малютке ревеню дали и что-де по сему случаю у
него прорезался зуб. Обо всем этом упоминали вы в каждом письме своем с
гнусною и обидною для меня регулярностью. Конечно, готов согласиться, что
страдания родного детища терзают душу отца, но для чего же упоминать об
этом тогда, когда нужно было совершенно другое, более нужное и интересное.
Я молчал и терпел; теперь же, когда время прошло, долгом почел объясниться.
Наконец, несколько раз вероломно обманувши меня ложным назначением
свиданий, заставили меня играть, по-видимому, роль вашего дурака и
потешителя, чем я быть никогда не намерен. Потом, и пригласив меня к себе
предварительно и как следует обманув, уведомляете меня,что отозваны были к
страдающей тетушке вашей, получившей удар ровно в пять часов, изъясняясь,
таким образом, и тут с постыдною точностью. К счастью моему, милостивый мой
государь, в эти три дня я успел навесть справки и по ним узнал, что тетушку
вашу постиг удар еще накануне осьмого числа, незадолго до полночи. По сему
случаю вижу, что вы употребили святость родственных отношений для обмана
совершенно посторонних людей. Наконец, в последнем письме своем упоминаете
и о смерти родственницы вашей, как бы приключившейся именно в то самое
время когда я должен был явиться к вам для совещаний об известных делах. Но
здесь гнусность расчетов и выдумок ваших превосходят даже всякое вероятие,