"Сердце на палитре - Художник Зураб Церетели" - читать интересную книгу автора (Колодный Лев)

ПЕТР ПЕРВЫЙ. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ о том, как в яростной борьбе поднялся монумент в честь "Трехсотлетия Российского флота", атакованный со всех сторон и устоявший на отведенном ему месте. Есть у него и неофициальное название — памятник Петру.

Вернемся в центр Москвы, в город 1995-96 года. На его улицах и площадях, к удивлению многих политических обозревателей, сооружались грандиозные здания. Сооружались в столице государства, страдавшего от экономических и политических невзгод.

Памятником Победы строительство монументов не закончилось. Наоборот, усилилось. В день 9 мая 1995 года над обелиском в голубом небе пролетела эскадрилья истребителей, а мимо Георгия Победоносца прошли торжественным маршем солдаты. Тогда — высокая политика с участием глав государств и правительств сомкнулась с первым реализованным "большим проектом Лужкова".

После триумфа по случаю Победы работа над "большими проектами" в разных концах Москвы пошла с удвоенной энергией. Все глубже погружалась в недра Манежной площади "стена в грунте", все шире становился котлован будущего "Охотного ряда". На полные обороты раскрутилась строительная машина в котловане Храма Христа. И там, и здесь к делам, требовавшим участия художника, мэр Москвы подключал безотказного друга с его командой, готовой немедленно браться за любое задание. К этим заданиям столь же неизменно призывался муниципальный институт «Моспроект-2», руководимый Михаилом Посохиным, сыном покойного Михаила Васильевича Посохина.

Какие мысли приходят в голову художника, годами не испытывавшего творческого удовлетворения? Что переживает архитектор, которому не дают строить? Какие чувства обуревают душу скульптора, не получающего государственные заказы? Ясно, какие. А если вдруг собираются вместе человек сто давно испытывающих профессиональный голод интеллектуалов и им предоставляется возможность выплеснуть собственные мнения относительно задуманного городской властью проекта? Проекта, к которому они не имеют никакого отношения.

Такие бурные собрания постоянно происходили, когда главный архитектор Москвы созывал давно существовавший на любительских началах ЭКОС экспертно-консультативный общественный совет, состоящий из пожилых знатоков московской истории и градостроительства. На тех обсуждениях происходил выброс перегретого пара, после чего локомотив градостроительного комплекса двигался по задуманному маршруту, не меняя, в общем, заданного направления. Но вместе с паром в информационное пространство попадало множество отрицательных зарядов. Из них формировалось оппозиционное общественное мнение всему, что затевало правительство Москвы. В этом архитектурном парламенте впервые прозвучали эпитеты «ямы» и «котлована», "черной дыры", когда обсуждались проекты Манежной площади и Храма Христа. Там Москву сравнивали с "Римом эпохи распада". Там выступили против восстановления Храма, и предлагали закопать котлован на Манежной площади. Таким образом, котлы на кухне общественного мнения раскалялись до критической точки, и в средствах массовой информации прокатывалась волна, направленная против интересного проекта. Все новое, большое, что появлялось в городе, подвергалось остракизму:

"От старой Москвы остается видимость. Фасады".

"При Сталине такое было…"

"В Москве денег сколько угодно. Она просто кишит деньгами на глазах у всей страны. Все нищие, но Москва пузырится от денег".

Это общие выводы, вот частности, столь же яркие.

"Посмотрите на Тверскую улицу — капиталистические витрины на коммунистических фасадах".

"Иверские ворота на фоне гостиницы «Москва». Все теряет смысл. Масштабы изменились. Эстетическая глухота полная".

На таком информационном фоне началась реализация нового проекта, имеющего прямое отношение к нашему герою. Казалось бы, после триумфа на Поклонной горе и в Севилье — ему бы следовало передохнуть, сделать паузу. Но такой передышки не последовало ни на день. Церетели взялся водрузить в самом центре Москвы монумент, поднявшийся вровень с куполом Храма Христа Спасителя. Он принес автору неслыханные раньше страдания, обернувшиеся в конечном счете в невыразимую радость.

Там, где русло Москвы-реки и Водоотводного канала образуют «стрелку», остроугольную излучину, осенью 1995 года грохочущие копры начали заколачивать железобетонные сваи. Шум машин тогда ни у кого не вызвал интереса. Место это малолюдное, веками страдавшее от наводнений. Поэтому вдоль берега реки и канала, на острове, образованном двумя руслами, в старой Москве сооружались фабрично-заводские здания, в их числе кондитерская фабрика Эйнем, после революции переименованная в "Красный Октябрь", крупная электростанция трамвая. На острие стрелки московские аристократы основали яхт-клуб, сохранившийся в пролетарском качестве в старых кирпичных строениях.

Почему именно здесь решили выбрать место для монумента?

Искали по всей Москве, в Измайлове, где Петр провел детство в загородном дворце, Преображенском, где он жил и основал Преображенский полк, Лефортове, где часто бывал у друзей. То есть, искали на суше. Мэр Москвы дал идею — установить монумент над водой. Первоначально нашли точку посреди русла Водоотводного канала напротив Замоскворечья, Третьяковской галереи. Но это пространство укромное, тихое, малолюдное. Памятнику преобразователю России нужен простор, людское внимание. Его нашли поблизости, где начинается канал, где Москва-река катит волны к Кремлю. Сейчас здесь не самое красивое место. Но будущее не терпит вековой спячки. Замоскворецкие заводы и фабрики отсюда переезжают в промышленные зоны. На их месте возникнет Москва ХХI века.

С одной стороны реки строился храм Христа, с другой стороны напротив него архитекторы нашли новое место Петру. Оно хорошо смотрится с Крымского моста, набережных, с берегов и с борта проплывающих кораблей. Крупный монумент вписывался в окружающую застройку, панораму, которая открывается на Кремль с Садового кольца. Все продумано было десятки раз. Идею сразу поддержали военные моряки, историки флота, члены Морского центра при правительстве России, созданного по случаю 300-летия Российского флота.

В начале 1996 года машина президента России, тогда еще нетвердо шагавшего по земле после операции на сердце, въехала в ворота усадьбы на Большой Грузинской. Тогда, вечером 26 января, Ельцин познакомился с проектами застройки Манежной площади. На следующее утро их планировалось ему официально показать в штабе стройки у котлована на Манежной площади, где отмечался праздник "последнего куба земли". В тот вечер мэр Москвы показал президенту проекты памятника Петру, который задумывался напротив строящегося храма Христа. Место это было утверждено Лужковым. Он хотел, чтобы Петр стоял в центре города на большой воде, а не посреди узкого канала, как предполагалось вначале.

Встречу фотографировал известный московский фотограф Эдуард Песов, сумевший за ночь отпечатать и увеличить снимки. На них виден президент, мэр и автор Петра у эскизов и макетов. На следующее утро эти фотографии Ельцин увидел в штабе стройки. Такая оперативность его приятно удивила. Фотографы сняли момент, когда президент смотрел сам на себя (на снимке, сделанном минувшим вечером в доме у Церетели) и смеялся.

Но больше проектов, фотографий, больше всего, что докладывали и показывали в тот день, президента интересовали операторы телеканалов. Им он и предстал во весь рост, заявив о намерении не уходить из Кремля, снова участвовать в выборах.

На первых порах все началось для Церетели как нельзя лучше. О памятнике в честь 300-летия Российского флота моряки начали думать за несколько лет до праздничной даты. Правительство России ассигновало на это средства. Моряки заказали проект давно им известному Льву Кербелю, служившему в годы войны на флоте. В его мастерской появилась фигура Петра в рабочем фартуке, образе плотника-кораблестроителя. Место для него подобрали в Измайлове, где юный Петр плавал на ботике, названном им "дедушкой русского флота". Мэр, которому предстояло реализовать проект, побывал в мастерской скульптора. Это случилось 24 ноября 1995 года. Монумент ему не особенно понравился, показалось "слишком зверским выражение лица". Лужков предложил представить фигуру Градостроительному совету. И заказал проекты памятника еще нескольким скульпторам. В том числе, Церетели, к тому времени ставшему автором большого бронзового Колумба в Севилье.

Он точно решил следовать установке, сформулированной официально в правительственном документе, где речь шла о праздновании 300-летия Российского флота. И поэтому предложил не статую одного Петра, а сложную многофигурную композицию — ростральную колонну, составленную из кораблей конца ХVIII века и самого Петра, стоящего над Санкт-Петербургом.

Из всех вариантов военные моряки отобрали для окончательного выбора два.13 марта у обоих скульпторов в полном составе побывал Московский комитет по празднованию 300-летия флота. Выбор пал на Церетели, потому что его образ больше соответствовал объявленной программе, был памятник не только Петру, но и флоту. Комитет решил:

— В целом одобрить проект памятник скульптора З. Церетели и считать его основным монументом в ознаменование 300-летия Российского флота.

В том же решении ему рекомендовали:

— Изобразить Петра в традиционной морской одежде российского военного моряка начала 18 века.

— Убрать орла с бушприта.

А также кроме Петра и кораблей на ростральной колонне представить барельефы судов более позднего времени, ХVIII-ХХ веков, и бюсты выдающихся флотоводцев.

Два первых пожелания остались на бумаге. Барельефы и бюсты, возможно, появятся на будущем Петровском мосту, пока не переброшенном через Москву-реку.

А памятник Петру — создан. Но какой ценой!.

Впервые публично о Петре заявил мэр Москвы на презентации своей книги в концертном зале «Россия» весной 1996 года:

— Из воды вырастет мощная система, носы кораблей. Ведь это морской все-таки памятник. Но кораблей, не побежденных Петром, а построенных им. Первый корабль, который он сделал, "Апостол Петр". Нашли его чертежи в Питере в морском музее. Вот на этом корабле будет стоять фигура Петра. Он стоит на задней части корабля, держит одной рукой штурвал, другой — план развития России…

Слушали в тот день мэра многие журналисты. Но комментариев не последовало. Центральная пресса прошла тогда мимо этого заявления мэра Москвы, словно он сообщил еще об одном фонтане на площади города, а не о монументе, играющем такую важную политическую роль, как обелиск Победы. Один только еженедельник в заметке "Купание бронзового Петра" попенял строителям, что они вовремя не согласовали проект с природоохранной инспекцией, и та их оштрафовала на 200 минимальных окладов, что никак не повлияло на темп начатых работ.

Чем объяснить, что СМИ первые полгода замалчивали сооружение памятника Петру? Внимание прессы привлекали другие события, решавшие судьбу верховной власти. К ней рвались коммунисты. Именно тогда разгорелась предвыборная борьба за власть. В ней участвовал популярный генерал Лебедь, чьи танки появились у стен "Белого дома" в августе 1991 года. Но главную опасность президенту представлял лидер коммунистов. Его поддерживали обездоленные, миллионы пенсионеров.

Едва оправившийся от тяжелой болезни, президент бросился в борьбу за Кремль. Москву заполнили предвыборные плакаты, на них стояли рядом Ельцин и Лужков. Мэр служил как прежде опорой пошатнувшейся власти президента в столице. Именно по этой причине до конца выборов, состоявшихся летом 1996 года, никто не боролся с Петром, потому что это значило — бороться с главным союзником президента.

Над берегом реки летом поднялся восьмигранный столп, основание ростральной колонны Петра.

Как ни шатай, ни пошатнуть!

Пускай вражда кругом клокочет,

Она, в его ударясь грудь,

Как мяч резиновый отскочет.

Эти строчки Аполлона Майкова сказаны по адресу изваяния Фальконе вслед за Александром Пушкиным. "Медному всаднику" досталась громкая слава.

О московском Петре поэты ничего не знали. И журналисты не спешили взять интервью у автора, показать модель памятника народу.

Он был далеко не первый в России, но первый в Москве. Найденный в Измайлово ботик, поразивший воображение мальчика-царя способностью плыть против ветра, хранится в Санкт-Петербурге в ранге музейного "дедушки русского флота".

"Медный всадник" Фальконе вздыбил коня над Невой. Еще один Петр резца Растрелли — перед Михайловским замком также в Санкт-Петербурге. Фигуру Петра установили до революции в Воронеже, городе петровских верфей.

Как будто бы Москва к флоту не причастна.

Но Петр в первое плавание отправился по Яузе. Потом двинул бот по прудам деда. Поиграл и отправился к озеру у Переяславль-Залесского, где и плавал, и рубил корабли. Мысль о выходе к морям, Черному и Балтийскому, родилась в Москве. Указ Боярской думы с вердиктом: "Морским судам быть!" вышел осенью 1696 года скорей всего в Преображенском. Отсюда спешили гонцы за мастерами и моряками в дальние страны. Отсюда рассылались письма в русские города, чтобы отправляли плотников на верфи, где закладывался фундамент морской державы. Без флота ей не быть ни в петровские времена, ни в наш век.

Тут надо сделать пояснение. Суда строили на Руси сотни лет до Петра. Но регулярного военного флота, как регулярной армии, не существовало. Приведу справку, направленную 31 июля 1995 года Главнокомандующему военно-морским флотом адмиралу Громову начальником научно-исследовательской группы ВМФ.

Докладываю.

Первые корабли Российского регулярного флота построены зимой 1695–1696 г. в ходе подготовки ко второму Азовскому походу.

Следует, однако, иметь в виду, что современный термин «корабль» на рубеже ХVII-ХVIII вв. имел два значения: а) парусное судно вообще, основной двигатель не весло, а парус, б) боевое парусное судно, основным тактическим предназначением которого являлось ведение боя в составе корабельного соединения "в линии баталии", в связи с чем в дальнейшем за кораблями такого класса закрепилось наименование "линейный корабль".

Исходя из этого, первым кораблем русского регулярного флота считается парусно-гребной фрегат Азовского флота "Апостол Петр", а первым линейным кораблем "Гото Предестинация".

Первый корабль Балтийского флота фрегат «Штандрат».

Капитан первого ранга М. Монаков.

Справка о кораблях понадобилась Церетели, чтобы представить их на ростральной колонне.

Парусно-гребной "Апостол Петр", который царь приказал "сохранить вечно в пример за первенство", не уберегли. Строил корабль на наших верфях по своим чертежам "искусный мастер галерных строений" датчанин Август Мейер, ставший капитаном другого такого же корабля "Святой Павел". Упомянутый в справке корабль "Гото Предестинация", что значит "Божье Предвидение", строился по замыслу, чертежам и руками Петра. По точным рисункам ростры, борта, корму знаменитых парусников отливали в бронзе в Санкт-Петербурге с начала 1996 года.

Кому пришла первому мысль увековечить Петра в Москве? На этот вопрос Лужков ответил мне такими словами:

— Это была официальная просьба Главкома флота. Времени, чтобы проводить конкурсы с участием многих, не оставалось. Задание на проектирование мы дали нашим известным скульпторам, когда полным ходом шла работа на Поклонной горе. Взялись за проект потому, что памятника в Москве Петру нет. Это несправедливо.

— Вслед за обелиском Победы, храмом Христа — монумент Петра! Все это Москва строит, закладывая краеугольные камни новой России, не дожидаясь, пока федеральная власть сформулирует национальную идею, выработает идеологию государства, — так надо понимать вашу работу, — спросил я мэра, когда он побывал в очередной раз на стрелке.

— Нельзя, чтобы у нас пропало чувство гордости за отечество, за Москву, за малую родину, это катастрофа, она все ближе приближалась к нам. Мы чувствовали себя не хозяевами, хотя везде нам внушали, что, как пелось в песне, "мы молодые хозяева земли". Мы чувствовали себя постояльцами гостиницы, пришел, напартачил, наломал, развернулся и ушел.

Москва отныне будет прирастать историей и культурой.

Вот почему так пришелся ко двору правительству Москвы художник Церетели со своими помощниками. Впервые я фотографировал модель монумента в помянутый мартовский день, когда метровую модель окружили российские адмиралы и капитаны, приехавшие из своего штаба в мастерскую на Пресню, чтобы окончательно решить судьбу памятника.

Они увидели в доспехах римского легионера молодого Петра, каким он был в год пуска на воду "Апостола Петра". Одной рукой он держался за круг штурвала, другой рукой поднимал высоко свернутый в трубку план, каким озадачил Россию, выводя ее на морские просторы.

— Почему Петр в нерусской одежде, — спросил моряк.

Античный костюм, латы, доспехи, кольчуга, — не придуманы Церетели. Ими он продолжил традицию, начатую в прошлом Растрелли. Великий художник, прибыв в Петербург, первый изваял бюст и статую императора, взяв за основу восковую маску, снятую с лица в 1711 году, то есть при жизни Петра Великого.

Гипсовую модель этой маски показал морякам Церетели, выезжавший в поисках материалов в музеи и архивы Санкт-Петербурга. Ему повезло, в геологическом музее увидел поразивший его портрет, также появившийся при жизни царя, не столь известный как хрестоматийные изваяния Растрелли и других скульпторов.

Из живописных изображений в качестве основы образа использовал известный портрет английского художника Кнеллера, хранящийся в Гамптон-Кортском дворце близ Лондона. Он сделан с натуры, когда Петр приезжал в Англию во время легендарного путешествия по Европе под видом Петра Михайлова. Тогда на верфях Европы царь-плотник играл топором, будучи в расцвете сил, двадцатилетним. Не таким выглядит император, сидя на вышагивающей лошади Растрелли и на вздыбленном коне Фальконе.

Впервые воздвигала Москва ростральную колонну, служащую постаментом. Ростр, от латинского слова «rostum», что значит — нос корабля. В древнем Риме и Европе, когда господствовал ампир, в честь побед на море, как символ морского величия, воздвигались ростральные колонны, украшенные носами кораблей. Перед Биржей в Санкт-Петербурге высятся две знаменитые колонны архитектора Тома де Томона, ставшие одним из символов города.

Работу над Петром Церетели прервал на три дня и полетел в майские праздники в Париж в штаб квартиру ЮНЕСКО. Там ему присудили звание "Посла доброй воли". Генеральный директор ЮНЕСКО Федерико Майор вручил почетный диплом, символический паспорт, дающий право без пограничного и таможенного контроля пересекать границы мира. Его вручали до Церетели Святославу Рихтеру. В мире мало кто удостаивался такой чести. Вот имена "Послов доброй воли" — Пеле, Катрин Денев, Иегуди Менухин, Марсель Марсо, Пьер Карден, Жан Мишель Жарр, Пласидо Доминго.

То была награда не только за предыдущие достижения, но и за статую Колумба, установленную в саду штаб-квартиры. Вместе с дипломом привез Церетели послание Генерального директора, где отмечалось, что его модель стоит в Париже рядом с произведениями Миро, Мура, Дажакометти, Шагала и Пикассо.

"Этот человек огромной жизненной силы, живущий в постоянном творческом горении, стремящийся красотой вытеснить варварство и жестокость. Его искусство обладает универсальным языком и служит сближению народов".

Много других ярких слов содержалось в том послании. Но все они ничего не значили в стране, где нет пророков в своем отечестве.

В середине лета поднялся на 35 метров стальной стакан на монолитных бетонных подушках, круглой и квадратной. За двое суток накачали в стакан восемьсот кубометров бетона. Колонны конструкции крепили намертво восемью анкерными болтами, стянутыми гайками и контр-гайками.

Весной морякам показывали модель, а в конце лета пять питерских заводов, в том числе Балтийский и Кировский, отлили детали кораблей первой флотилии Петра. Они сгружались на набережной, чтобы подняться над Москвой-рекой. А когда это случится, все увидят такую картину. У подножья пьедестала заклубятся бронзовые волны, всплывут из пены вод некогда грозные парусники с пушками, ныне кажущимися игрушками. Колонну пронзят ростры, украшенные изваяниями богов и богинь. Почти в натуральную величину со всеми 36 пушками предстанет в бронзе "Апостол Петр", за штурвалом которого царь. Но чтобы все сказанное произошло, нужно было поработать еще год…

"Он будет город свой беречь,

И заалев перед денницей,

В руке простертой вспыхнет меч

Над утихающей столицей".

Это четверостишие Александра Блока, посвященное "Медному всаднику".

У московского Петра в простертой руке заалеет на рассвете крепко зажатый в руке рулон. И в этом Церетели следовал традиции. Все документально точно. Все мастерски отлито.

Теперь назову цифру, которая так волновала прессу. Высота статуи Петра 19 метров. Ростральная колонна от волн до кончика мачты равна 93 метрам. Эти размеры определены не прихотью художника, не страстью к гигантомании, в чем его часто упрекают. Размеры подсказаны пространством, акваторией, окружением, застройкой.

Когда композиция оказалась на стрелке, а не посреди канала, ее пришлось сделать выше, чем предполагалось сначала, поскольку берега стали шире, воды больше.

— Образ Петра меня волновал давно, личность его интересовала всегда. Я думал о нем, когда делал памятник Колумбу. Внутренне был готов, чтобы взяться немедленно за эту тему, — записывал я на диктофон слова Церетели на пути от Пресни до Петра, куда он направлял свой «джип». — Сначала нашел графический образ. Так поступаю всегда. Потом сделал модель из пластилина, потом из гипса. Искал масштаб. Начал с высоты один метр. Хотелось показать царя в характерном порыве, его энергию и собранность, решимость.

От письма Главкома мэру до начала работы у набережной прошло всего полгода. В истории города не было такого прецедента, чтобы так быстро идея начала претворяться в жизнь. Эта скорость объясняется не только поддержкой, какое оказало правительство города морякам, художнику, строителям. Но и обстоятельствами политическими. Черноморский флот пытались у России отнять, лишить его исторических баз, выдворить русских моряков за пределы земли, оказавшейся при распаде СССР в "ближнем зарубежье". Москва строила в Севастополе жилые дома для офицеров, школы, сады детям, создала филиал Московского университета в Крыму, где русское население подвергалось дискриминации. Вот почему так быстро над Москвой рос памятник Петру. Ведь он не только прорубил окно в Европу на Балтике. Первый поход "Апостол Петр" совершил к крепости, стоявшей на пути русских к Черному морю.

Выборы Ельцин выиграл 3 июля 1996 года, получив право управлять Россией еще четыре года. В столице голоса ему обеспечил мэр Москвы. В провинции успех обусловил штаб по выборам президента России, которым руководил известный нам "член Попечительского совета и Совета директоров ОРТ" и столь же известный магнат, владевший пакетом акций ОРТ, газетами и журналами. После выборов они заняли высшие государственные должности, и оба покинули формально руководящие органы первого канала. Но оставили за собой политический контроль за этим каналом через доверенных лиц. Настал момент, когда после выборов можно было наверстать упущенное и ударить мэра Москвы больно по рукам, взявшимся за "царское дело", памятник императору России.

Все началось с публикаций в прессе, зависимой от помянутых лиц, обладавших тогда властью в правительстве и Кремле. "Что забыл Петр I на фабрике "Красный Октябрь"?". Пафос выступления сводился к тому, что царь строил на Яузе, другой московской реке, а не здесь. Якобы «недоумевавшим» по этому поводу речникам разъяснили:

— А чего тут понимать, кроме ароматного карамельного запаха местечко хорошо тем, что его видно аж из Кремля, не говоря уж о живописных окрестностях и фоне в виде храма Христа Спасителя. Это вам не заштатное местечко в парке отдыха. Это огромное обаяние славы…

Никакого Кремля со стрелки не видно. Эта малая ложь тихо покатилась, обрастая большей ложью. Утверждалось, что Петр Москвы не любил. Задавался вопрос — зачем городу памятник такой высокий, выше Ивана Великого? То был сигнал атаки. Она началась с разных сторон, откуда мэр и художник услышали:

"Не просто памятник — 100-метровое инженерное сооружение".

"Представьте себе 60-метрового царя на стрелке Москвы-реки на фоне недалекого отсюда Кремля. Если видели монумент Сталину на Волго-Донском канале, сделать это нетрудно".

"По одной версии почти пятидесятиметровая колонна с насаженной на нее ладьей и Петром на борту, по другой — столб из поставленных друг на дружку кораблей с невезучим же Петром на макушке".

"А на очереди еще гигантский Петр 1 метров эдак на тридцать. И тоже нынешним летом явится из города на Неве на узенькую нашу Москву-реку, словно Гулливер".

100, 60, 50, 30. Все приведенные цифры взяты где угодно, у кого угодно, но только не у автора, не в «Гидроспецпроекте», институте строительных конструкций имени Кучеренко, у главного научного сотрудника Павла Еремеева, не в ЦАГИ, где испытывалась модель, не у мэра, загоревшегося идеей памятника.

Тогда впервые удары начали наносить и по художнику, и по мэру. В спланированную кампанию втягивались все средства массовой информации, и газеты, и журналы, и радио и телевидение.

"Размах монументально-пластической деятельности в сегодняшней Москве и роль в ней "городского головы" напоминает Флоренцию времен Медичи. Есть, однако, различия, Флорентийское чудо — это гениальные художники, расплодившиеся на ренесансной почве, плюс правители, оказавшиеся среди наиболее культурно-ангажированных людей своего времени".

Естественно, среди "гениальных художников" и "культурно-ангажированных людей" ни автора Петра, ни мэра Москвы критики не видели. Они иронизировали, что "слаженный тандем Лужков — Церетели украшает нашу жизнь", и все жестче подбирали формулировки, обвиняя мэра в непомерных политических амбициях:

"Сегодня творческие амбиции демонстрирует уже власть, недаром молва приписывает Лужкову авторство всех глобальных проектов в городе: строительство храма Христа Спасителя, реанимация умершей было затеи с мемориалом на Поклонной горе, сооружение торгового центра на Манежной площади и т. д.".

Невооруженным глазом видно, что авторов не столько волновали художественные недостатки монументальных произведений, сколько связанное с ними укрепление авторитета заказчика Петра.

"Юрий Михайлович охотно подыгрывает легенде о "новом Петре" — главном архитекторе, художнике и строителе новой столицы, он мотивирует свою самодержавную безапелляционность тем, что пользуется советами и консультациями признанных художественных авторитетов, таких как Церетели".

В ход пошли слухи, сплетни, злые выдумки, чего никто себе не позволял прежде до выборов президента.

"Профессиональные скульпторы-монументалисты воспринимают нынешнее господство Церетели на московской сцене, как пощечина всему цеху…" — это утверждал орган, купленный магнатом, владевшим пакетом акций ОРТ.

На таком информационном поле, засеянном сорняками, прорастал все выше и выше памятник Петру. Как ни спешили строители, но сделать все к 20 октября по старому стилю, когда исполнилось 300 лет со дня основания флота, они не успели.

Тихий берег у стрелки наполнился шумом, грохотом, треском. Набережная напоминала корабельную верфь времен Петра, где спускали на воду корабль, срубленный царем триста лет назад. Отбойными молотками чеканили швы, оставленные после электросварки. Из бронзы отлили 36 пушек и все, что прежде делали из дерева. "Апостол Петр" превращался в пьедестал плотнику и капитану Петру Романову, первым памятником царю в России после 1917 года.

Длина первого корабля была 34, 4 метра, а ширина 7, 5 метра. Примерно таких размеров отлили "Апостола Петра" в Санкт-Петербурге и по частям доставили в Москву. Вес бронзы, которая пошла на отливку фрегата, равна 600 тоннам, примерно столько же весит металлический каркас.

Первой монтажники подняли мачту корабля. На земле сшивались из бронзовых листов паруса, способные противостоять ветрам, частым на стрелке. Петр высказывался по поводу первого линейного корабля, что он "весьма красивый, зело изряден пропорцией, изрядного художества и зело размером добрый состроенный". В этом убеждали отлитые украшения, львы на рострах кораблей, резьба на корме, венки пушечных стволов и сами пушки.

Как ни сложна композиция испанского Колумба, но у Петра она еще более сложная.

— Композиция Петра представляет собой и барельеф, и горельеф, и круглую скульптуру, — объяснял автор мэру, обещая все выполнить, как задумано, в срок. В этом его слушатель не сомневался. Но, приехав на монтажную площадку, глядя на разбросанные под ногами на земле отливки, спросил у автора памятника Есенину профессора Анатолия Бичукова:

— Не смущает ли "многофигурность"? — которая, по всей видимости, самого его смущала тогда. И получил ответ:

— Нет, когда все будет смонтировано, композиция станет монолитной, цельной, впишется в окружающую застройку. Это сильная вещь.

Тогда и один из заказчиков монумента вице-адмирал Квятковский ободрил мэра:

— Монумент исключительно интересен по композиции, силуэту, выражает дух Петра, молодой России, которая удивила мир победами на суше и на море. Такого памятника нет нигде. Он будет украшением города, новым символом его славы и возрождения.

Так высказывались и другие военные моряки. Они были уверены в том, что сухопутной столице нужен монумент основателю флота.

Надев каску монтажника, я однажды вошел внутрь колонны. Она поражала мощью металлоконструкций, как стоящая перед стартом межконтинентальная ракета. Иностранных журналистов сюда тянуло магнитом, отечественных калачом нельзя было заманить. Под ногами виднелась твердь железобетона. Прочность монумента рассчитана была на сто лет, он будет противостоять ледоходу, ветрам, урагану.

По железной лестнице я поднялся на высоту десятиэтажного дома, на смонтированную тяжелую палубу-платформу "Апостола Петра". Над ней высилась мачта, а на самом верху виднелась корзина впередсмотрящего матроса. Это еще десятки метров над водой. Вровень с мачтой на другом берегу золотился купол Храма Христа в окружении башенных кранов.

…Рано утром 20 октября по старому стилю, в тот самый день, когда Боярская дума решила, что флоту — быть, монтажники начали подъем статуи, лежавшей на земле. В 9 часов 45 минут операция закончилась и над ростральной колонной встала фигура Петра. В тот день на строительной площадке не было ни одного журналиста, исключая автора этой книги. Ни один центральный телевизионный канал не показал эффектный сюжет — поднятия Петра. Никто в стране и мире не увидел, что случилось на набережной, над которой сгущались тучи политической бури.

Сгущались грозовые облака и над головами Лужкова и Церетели. Гром грянул издалека, в Испании, но его раскаты донесли до ушей москвичей орудия главного калибра СМИ, начавшие по команде сверху беспрецедентную кампанию, направленную против «тандема». В нее включались самые известные мастера дезинформации, "политические технологи", невидимые бойцы черного «пиара», выдумщики "газетных уток" и телевизионных подтасовок.

…В начале книги я помянул фигуру атланта, которого увидел над забором Большой Грузинской. Подобного атланта Церетели установил на берегу испанского курортного города Марбелья. Никто в России о нем не знал. Однажды известный путешественник и телевизионный ведущий Юрий Сенкевич показал набережную и статую, назвав имя автора. Второй раз о статуе сообщил в программе новостей «Время» другой ведущий, по словам президента, "самый красивый на нашем телевидении". Коллеги знают о нем другое. Один из его бывших начальников охарактеризовал "самого красивого" другими словами: "он невероятно трезвый человек и всегда говорил, что продается. Определяет все только сумма".

По всей видимости, она была немалая, потому что именно этот ангажированный ведущий озвучил в самое привлекательное для зрителей время дезинформацию испанской газеты. И не только зачитал, но и сопроводил лживый текст "зрительным рядом", видом курортной набережной со статуей. Действовал по принципу, за что купил, за то продал, мол, вся ответственность на испанцах. Тогда все и узнали о некоей земле, якобы полученной в Испании художником и мэром.

Пришлось мэру отправлять опровержение редактору испанской газеты. Поскольку еще не раз мы столкнемся с этой "газетной уткой" и узнаем о ее печальном конце, хочу привести полный текст опровержения, где рассказывается о сути скандала, омрачившего жизнь нашего героя.

Главному редактору газеты "EL PAIS" г-ну Хесусу Цеберио

Уважаемый господин Хесус Цеберио!

В газете "EL PAIS" от 23. 10. 96 года была опубликована заметка о том, что мэрия города Марбельи (провинция Малага), которую возглавляет алькальд Хесус Хиль, на своем заседании 17 июля с. г. приняла решение о выделении трех участков земли в счет погашения долга мэрии г. Москвы в 141 миллион песет. Этот долг, утверждает газета, образовался в результате реализации заключенных "соглашений о сотрудничестве", содержание которых не раскрывается. Отмечается также, что указанные земельные участки, расположенные в районе Гадармина, записаны на имя мэра г. Москвы и скульптора Зураба Церетели.

Эта публикация не осталась незамеченной в России и была широко растиражирована средствами массовой информации. Прочитав вышеизложеное, я был сильно удивлен тем, что неожиданно превратился в крупного латифундиста в Марбельи. Правда, не знаю, вследствие чего я оказался владельцем такого состояния, так как никаких "соглашений о сотрудничестве" ни от лица мэрии и правительства Москвы, ни от себя лично не заключал с мэрией города Марбельи. Могу утверждать, что подобных соглашений об экономических взаиморасчетах вообще у города Москвы с городом Марбельи не существует.

Хотелось бы получить ответ, на каком основании и в соответствии с какими фактами такая крупная и уважаемая газета, как "EL PAIS", подготовила и опубликовала этот материал".

Юрий Лужков, мэр г. Москвы

Газета московской мэрии, опубликовавшая опровержение, заметила, что мифические "попытки подарить мэру участки земли за рубежом предпринимались неоднократно. Нам удалось выяснить, что «уток» разводят в Москве, в районе Кремля". Это был публичный ответ организаторам кампании в администрации президента, масштабы которой не представлял ни автор Петра, ни мэр Москвы.

Реакция испанской газеты последовала незамедлительно. Ее редактор принес "самые искренние извинения", и при этом выразил удивление, что явную "газетную утку" так охотно подхватили российские средства массовой информации.

Подобное письмо получил и автор статуи, хотя опровержения в "EL PAIS" не посылал. Алькальд, хорошо знавший художника, официально передал в Москву:

"Приношу извинения за тех людей, которые сделали такие манипуляции. Мы горды тем, что имеем одну из самых прекрасных работ художника из России, которую приняли и за которую благодарим".

А на просьбу испанской газеты высказаться по поводу вспыхнувшего скандала, Церетели ответил:

— Я очень возмущен несправедливостью. Ведь с городом меня связывают самые теплые дружественные отношения. Несколько лет тому назад в знак дружбы между нашими народами я подарил жителям Марбельи 23 метровую скульптуру, которую назвал «Победа». Местные жители так полюбили ее, что стали называть скульптуру «марбельяно», то есть, житель Марбельи. Теперь «марбельяно» стал символом города.

Что же касается земли, якобы оформленной на мое имя, так я до конца и не понял даже смысла этих обвинений. Если речь идет о земле для размещения скульптуры, то это дело испанской стороны. Других участков в Испании мне не нужно. У меня есть Грузия, где самая прекрасная земля, природа и море.

Вслед за первым ударом последовал другой, более мощный. Ему предшествовали в Москве два связанных между собой события. В начале декабря заседала секция московских скульпторов. Такие собрания проходят регулярно во всех творческих союзах, общественность и пресса не проявляет к ним никакого внимания. Мало ли о чем говорят художники. Но произошло исключение из правил. На видном месте газеты появился призыв: "Остановите Церетели!", обращенный к мэру.

"Московских скульпторов прорвало. Вся накопившаяся ненависть к творчеству скульптора, заполнившего всю Москву своими поделками, вылилась на заседании скульптурной секции Московского союза художников. По мнению скульпторов, засилье Церетели в Москве методично разрушает традиционно сложившуюся московскую архитектуру. Свои аргументы скульпторы намерены изложить в письме руководству города и страны".

Все, что наговорили обиженные скульпторы, как сор журналисты вымели через порог, присовокупив собственные выдумки:

— Кстати, говорят, что на Крымском мосту участились автомобильные аварии. Увидев с моста мрачного гиганта, по высоте равного храму, водители теряют дар речи и управления. У всех на устах вертится вопрос: как мэр Лужков позволил установить напротив своего любимого детища эту громадину, которая задавила своим объемом вид на храм? И все сходятся во мнении, что мэра через Крымский мост просто не возят — чтобы с ним не случился удар"…

Как мы помним, этот прием использовался, когда лили грязь на Поклонную гору. Тогда авария на Кутузовском проспекте объяснялась ночными огнями фонтана, который приписывался без всяких оснований Церетели.

Самую махровую ложь изрек председатель секции скульпторов, один из авторов памятника революционерам Пресни:

— Петр Первый — это бывший Колумб, отвергнутый Америкой. Голова Колумба в Сан-Франциско, а к его телу приставили голову Петра. Те же раструбы, тот же руль и размеры. До такого вульгарного цинизма не доходил ни один художник…

Вот такая "газетная утка" полетела над Москвой, где ее с радостью приветствовали в Останкино. Машины телекомпаний устремились к набережной, к Петру. Там 15 декабря как из-под земли возникла шумная компания молодых людей, называвших себя художниками. Они появились в сопровождении массы журналистов, предвкушавших громкую сенсацию.

О ней все узнали вот что:

"В воскресенье днем у Центрального дома художника можно было наблюдать довольно странное зрелище; c десяток молодых людей творческого вида (как потом выяснилось, они представляли Фонд развития современной культуры и науки) активно «молилась» в окружении фоторепортеров и телеоператоров.

"Молитвы" свои, стоя на коленях, они обращали к новому творению Зураба Церетели — памятнику Петру Первому. Оказалось, что молодежи не нравится творчество известного скульптора вообще и данная его работа в частности. Представители Фонда вели себя прилично и хода строительных работ нарушить не пытались, занимаясь в основном раздачей интервью. Стоит также отметить, что журналистов на сем событии было раза в три больше, чем протестующих".

После этого балагана шутники поднялись с колен, поздравили друг друга со вступлением в "великое братство "Свидетели Церетели"" и с сознанием исполненного долга разошлись.

Чем объяснить поразительное обстоятельство, что участников события оказалось в три раза меньше, чем представителей СМИ? Каждый недовольный прохожий может подойти к памятнику и выразить перед ним свой протест. Но не к каждому устремятся машины с бригадами телеоператоров, нагруженными тяжелой техникой. Чтобы это случилось, должна быть дана команда руководителями канала. А чтобы собрать в одном месте все средства массовой информации, нужно нечто большее, некое усилие, исходящее от администрации высшего ранга. В тот день на посту руководителя администрации президента все еще пребывал известный нам "член Попечительского совета и совета директоров ОРТ" Анатолий Чубайс, а должность заместителя главы Совета безопасности исполнял давно известный нам владелец пакета акций ОРТ Борис Березовский…

Вот почему такое внимание уделили неизвестным протестантам на первом канале ТВ. Как только представление перед телекамерами закончилось, его участники сочли свою миссию исполненной и разошлись. Корреспонденты без телекамер бросились «отлавливать» участников акции, пытаясь как-то прояснить ее смысл. Причина такого поведения вполне понятна. Как только камеры отключили, здание было выполнено. «Протестанты» знали, главное событие начнется, когда сюжет попадет на экраны телевизионных новостей, встанет в один ряд с подлинными событиями. Так и произошло. Вечером то, что сняли операторы ОРТ у Петра днем, пошло с колес в эфир программы «Время». А ее по традиции смотрела вся Россия и страны СНГ. Таким способом к малочисленной «акции» подключили внимание миллионов.

Но тот показ не ограничился сюжетом, что привезли операторы с набережной. На глазах изумленных зрителей Петр, стоявший на стрелке, мгновенно трансформировался в статую Колумба. А зрительный ряд сопровождался ложью:

"Петр — это бывший Колумб, отторгнутый Америкой…"

С помощью компьютерной техники клеветники показали трюк и ввели в заблуждение всех, кто сидел перед экранами. Петра можно было при желании превратить в Ленина, в кого угодно. Этот фокус каждый день показывают в клипах, рекламных роликах, где женщин превращают в мужчин, детей в стариков, белых в черных, блондинок в брюнеток. Над трюком ОРТ долго смеялись в Санкт-Петербурге на заводе, где отливали американского Колумба и московского Петра. Литейщики хорошо знали, что невозможно при всем желании бронзовую голову одного памятника приставить к другому. Но Церетели стало не до смеха, особенно, когда заволновались американцы, намеревавшиеся установить Колумба.

Такая вот буря разразилась над его седой головой.

За цветочками последовали ягодки. Все чаще появлялись большие и малые заметки, снимки и карикатуры, фотографии и коллажи, посвященные Петру. Судя по ним, казалось, у Москвы нет более важного дела и чуть ли не весь народ протестует против монумента в честь 300-летия Российского флота. Между тем, опросы общественного мнения показывали, что только 6 процентов москвичей интересовались сооружением памятника Петру. Жители окраин его никогда не видели и не спешили посмотреть, как идет монтаж. Их волновали проблемы образования, здоровья, новости жилого района, то есть набор ценностей, типичных для жителей любого большого города Европы и Америки.

Москвичей начали пугать надвигающейся как черная туча опасностью, угрозой "подавления масштабов Кремля и особенно теряющего всякую монументальность храма Христа Спасителя". С такими предостережениями выступил доктор исторических наук. Но как можно было подавить Кремль, если его не видно с места, где стоит Петр? Если что и заслоняла фигура императора, так это две железные трубы, высящиеся над ним на фоне промышленной зоны. То были трубы первой электростанции, фабричных корпусов на набережной. Другой протестант, профессор архитектуры, пугал тем, что после сооружения Петра в "городе случилась экологическая беда". Причем здесь экология? Неужели воды Москвы-реки так загрязнились, дышать стало нечем, потому что в запущенном месте Замоскворечья воздвигли ростральную колонну со статуей Петра? Такими отнюдь не экологическими средствами формировалось общественное мнение, направленное против тандема Лужков Церетели, происходила массированная бомбардировка массового сознания.

— Как и когда Церетели появился в Москве, это тайна, покрытая мраком, — узнал о себе художник, узнал, спустя тридцать лет после новоселья на Тверском бульваре. Чего только не услышал он тогда сам о себе! Что тиражирует статуи как "деревенский плотник коньков на крыше". Что за него «вкалывают» некие "грузинские подмастерья", а творчество напоминает "грузинский стол". Что его искусство не европейское, а фольклорное, стало бы, опять же, грузинское. Приходилось читать в, казалось бы, либеральных политически корректных изданиях строчки, пропитанные ядом ксенофобии. Один златоуст приписал ему такую речь: "Слушай, ара, какие тут у тебя конкурсы-шмонкурсы?! Давай я тебе такой дизайн устрою!"

Вспомнили вдруг о Поклонной горе, с новой силой началась атака на обелиск, особенно после того, как за него автор удостоился звания лауреата Государственной премии России. Много отточенных копий метнули именно тогда в Георгия Победоносца, замахав кулаками после драки, навязчиво сравнивая дракона с нарезанной колбасой…

"На всех попавших мне на глаза снимках Георгий Победоносец вонзает копье в разинутую пасть рязъяренного чудовища. А тут у ног его вздыбленного коня лежит туловище злобного змея, разрезанного на куски, как КОЛБАСА".

"Змий валяется под копытами лошади Георгия, порезанный на ломтики, словно докторская КОЛБАСА. Простым копьем такого чуда не сотворишь". (Выделено мною. — Л. К.)

Церетели вменили в вину даже то, что он никогда практически не делал, в отличие от сотен других скульпторов, тиражировавших образ Ленина и его соратников.

"Жаль, что Зурабу Церетели так много лет. Курс череповедения вождей мирового пролетариата мимо него не прошел, а вот история русской культуры, видимо, не входила в программу изучения. По крайней мере о "Чуде Георгия о Змие", ставшем центральной фигурой мемориала на Поклонной горе, скульптор имел самое приблизительное представление"…

Все это пришлось пережить тому, кто первый вернул в отечественную культуру вечный образ Победоносца еще в годы советской власти.

Ко всем прежним рупорам, откуда потоком лилась грязь, подключился новый, словно созданный для одной цели — порочить Петра. В январе 1997 года вышел в Москве новый иллюстрированный журнал «Столица». Вышел, отпечатанный на отличной бумаге в Финляндии огромным тиражом 200 тысяч экземпляров! Его начали готовить осенью, уже тогда наметив главную цель: "с помощью нашего журнала решить вопрос о демонтаже памятника Петру Первому". В журнал впечатали купон с адресом редакции и маркой, в карикатурном виде представив статую. В купон предлагалось вписать фамилию, имя отчество. И расписаться. Все остальное брала на себя «Столица», сформулировав текст обращения в мэрию Москвы. Он гласил: "Я не хочу, чтобы в моем городе находился памятник Петру Первому скульптора Зураба Церетели. Прошу мэрию Москвы решить вопрос о демонтаже этого сооружения".

Зачем вдруг понадобились такие купоны? Чтобы с их помощью инициировать референдум! Ведь, если бы из 200 тысяч читателей хотя бы четвертая часть поддержала инициативу, высказанную в письме мэру, то произошло бы массовое волеизъявление. Купонов с подписями и адресами хватило бы, согласно Уставу города Москвы, для того, чтобы обязать администрацию провести городской референдум о демонтаже памятника.

Это стремление пронизывало все номера журнала, поставившего странную цель — разрушить Петра.

Но поток писем с купонами не хлынул по указанному адресу. Более того, в почте оказалось письмо, которое в копии автор направила мэру и художнику. То была нечаянная радость.

"Прошу мэрию Москвы решить вопрос о прекращении травли хорошего человека и скульптора. Мне приятны и Церетели и мэр: обаятельные, порядочные люди дела, трудяги. А судьи кто? Злобные кликуны, бездари, завистливые люди. Тоталитаризму в искусстве нет.

Лариса Степановна Залесская".

Но таких крутых мер, как прежде, правительство города принять не могло при всем желании. Надо было искать другие пути и методы.

Вернул купон и прислал письмо секретарь Союза писателей России Петр Алешкин.(Он же будущий издатель этой книги.) В стремлении журнала он увидел проявление "естественного стремления разрушителей, которых много ходит по земле, — ломать. Бездарные художники всегда будут травить одаренного художника, науськивать на него толпу. Придумывать референдумы. Неужели мы так глупы, что попадемся на эту удочку?"

Поддержал Церетели профессор Московского университета Владимир Фролов:

"С сооружением памятника Петру в Москве стало теплее и интереснее жить, как и с возрождением храма Христа Спасителя, и новой Манежной площадью рядом с моим старым МГУ и с сооружениями в зоопарке. Я благодарен Зурабу Церетели за его работу для Москвы и России. Его работы скоро будут признаны всеми, они воспитывают вкус, формируют новое восприятие искусства, и скульпторам-завистниками с этим нужно смириться и учиться. Редакция «Столицы», не дайте свершиться на русской земле еще одному акту вандализма!"

Как в воду смотрел профессор. Спустя год Петра начнут признавать те, кто его яростно ругал. Такие редкие письма выделялись среди писем негативных, инициированных публикациями журнала. По инерции многие бывшие граждане СССР верят печатному слову.

Чего только не придумывали шутники, ради того чтобы опорочить монумент. Петра помещали на баржу, которую волочили "Бурлаки на Волге", погружали в воду Темзы, устанавливали на фоне небоскребов Нью-Йорка и пустыни Сахары. Вместо ростральной колонны подставляли под фигуру Петра обелиск на Тишинской площади. И все для того, чтобы выставить монумент в смешном виде, унизить, представить неким монстром, не имеющим права возвышаться в Москве.

Откуда брались на все эти акции деньги? Одних только наклеек с протестом против памятника выпустили 400 тысяч экземпляров! Каждая такая наклейка обходилась в полтора доллара, значит, за возможность заклеймить Петра наклейками выбросили на ветер свыше полумиллиона долларов!

Журнал делал все возможное, чтобы идея "Долой Петра!", овладев массами, стала, согласно Марксу, материальной силой. Временами мне казалось, печальный прецедент "Трагедии народов", которую демонтировали и переносили с главной площади в парк Победы, может повториться в худшем виде: Петра демонтируют и отправят на переплавку…

Нечто подобное переживал Париж, когда на территории, отведенной под всемирную выставку 1889 года, громоздили в небо на 317, 96 метров башню, тогда еще не получившую имя Эйфеля. Газеты столицы травили автора башни, называли ее "черной гигантской трубой", "чернильным пятном". Раздавались требования демонтировать башню.

Ее только начали строить, как появилась громогласная "Петиция протеста", подписанная знаменитыми мастерами культуры, объявлявшимя себя защитниками "нетронутой красоты Парижа". Они пугали в газетах народ опасностью, исходящей от "бесполезной и чудовищной башни". Идею великого инженера называли "прихотью технаря", наносящего красоте Парижа невосполнимый урон. С башней боролись, публично протестовали знаменитые писатели Мопассан, Александр Дюма-сын, автор оперы «Фауст» Шарль Гуно, автор проекта "Гранд Опера" архитектор Шарль Гарнье. Демонстративно Мопассан покинул Париж, хлопнув громко дверью своего дома.

Эйфелеву башню называли "черной трубой". Петра называли "черной плюхой", "черной мачтой". Нашлись и в Москве не только доктора наук, профессора, но и знаменитости, известные творцы, протестовавшие против Петра. Им охотно предоставляли страницы издания, которые называли правыми, либеральными, а содержались на деньги все того же магната, владевшего пакетом акций первого канала.

— К памятнику Петру Первого я отношусь резко отрицательно, — с несвойственной непримиримостью заявил Булат Окуджава.

(Довольно быстро после этого публичного заявления к Церетели, который с поэтом дружбы не водил, обратились с просьбой — помочь деньгами. Они требовались, чтобы сделать за границей дорогую операцию заболевшему барду. Зла Зураб не помнил, в просьбе не отказал. Он же изваял в бронзе образ Окуджавы, взлетевшего с гитарой над крышами.)

— Когда я гляжу на памятник Петру I, у меня возникает чувство, что я лилипут в стране Гулливеров. Но за что меня унижают? Со временем все это уберут, надеюсь, и дети наши этого не увидят. Рад за детей. Так высказался композитор Геннадий Гладков.

— К памятнику Петру I я отношусь как всякий нормальный человек, близкий к искусству. Я абсолютно его не приемлю. В нем все нехорошо. Под этими словами подписалась художник Татьяна Назаренко.

(Вскоре имя Татьяны Назаренко было внесено в списки для голосования на выборах в члены-корреспонденты Российской академии художеств. Ее кандидатуру двумя руками поддержал президент Российской академии художеств, он же автор Петра.)

— К памятнику Петру я отношусь как всякий вменяемый человек. Говорить о нем как об эстетическом объекте, по-моему, ниже человеческого достоинства, — подлил масла в огонь Тимур Кибиров.

В московских газетах в те дни можно было прочитать, что Россия та самая Федора, которая велика, да дура. Пропагандировался открытый неким новоявленным институтом Российской академии наук "закон экономической неэффективности больших государств", таких как Россия. По этому закону следовало ее ужать до полумиллиона квадратных километров, вот тогда, мол, и началась бы истинная "перестройка и ускорение". Ни Петра Великого, ни России великой этим трубадурам было не надо. Вот почему они создавали искаженный образ Петра, выдумывали, что Москву он не любил, город обидел, и к флоту древняя столица отношения никакого не имела. Одному критику "Петр напоминал несостоявшийся монумент Ленину, которым замышляли увенчать Дворец Советов на месте взорванного храма Христа". Другому критику Петр казался "помесью Останкинской башни с камерой хранения забытых вещей на Курском вокзале". Третий — называл монумент "пробкой, заткнувшей пространство канала". Все эти высказывания порождало нескрываемое стремление опорочить незаконченную работу, не дать ей завершиться.

Возникает вопрос, кто тогда встал на защиту Церетели? Может быть, Российская академия художеств, вице-президентом которой он состоял? Президент академии Николай Пономарев тяжело болел, умирал от рака. Члены президиума растерялись, считая ниже своего достоинства вступать в пререкания с прессой. Не сразу они пришли к единому мнению, что и как опровергать.

За художника стал горой мэр города. Он пришел на съезд журналистов Москвы и с его трибуны заявил:

— Вспомните "Мастера и Маргариту". Травля прессы свела Мастера с ума. Мы помним судьбу Эрнста Неизвестного, Пастернака, да и многих других творцов. А сейчас идет такая же травля Зураба Церетели. Я лично интересовался мнением многих москвичей и не слышал негативных оценок. Да если бы они и были! Нужно уважать право человека по-своему воспринимать красоту. Помните слова Галича: "Бойтесь единственно только того, кто скажет, я знаю, как надо!"

Спустя несколько лет, когда мы вспоминали минувшие дни, Юрий Лужков пришел к такому выводу: "Я могу, знаешь, что сказать, Лев. К сожалению, я прихожу к такому тезису странному, но думаю правильному, будущее всегда в меньшинстве, будущее всегда в опале".

Месяц спустя после первой шумной «акции» у Петра, снятой операторами ТВ, последовала вторая подобная демонстрация. Ее провели те же исполнители, выступавшие под эгидой некоего фонда, о котором прежде никто не ведал. Себя они называли "современными художниками". Снова с одной стороны выстроились несколько протестантов, а напротив них стали стеной телеоператоры, фоторепортеры и журналисты. На этот раз шумели на Тишинской площади перед давним столпом Церетели. О чем на другой день все узнали из газетного отчета:

"Мирные жители благоразумно ретировались. Журналисты курили, рассматривали памятник и ждали события или хотя бы кого-нибудь, кто мог бы пролить свет на задуманное. Через полчаса их набралось всего около десятка. Каждый говорил о том, что не любит работы Церетели, что "монстры, заполнившие столицу", стоят правительству Москвы бешеных денег, а народ московский голодает".

— Это что? Перформанс или хэппенинг? — поинтересовалась репртерша "Нью-Йорк Таймс" у репортера НТВ? (Хэппенинг — термин в искусствоведении "современного искусства", "случайное событие", в данном случае — розыгрыш. Примечание автора).

— Раздачу обещают? Обещают! Значит, хэппенинг!

Скоро подошла и раздача: французские батоны в целлофане".

Как видим, к месту сбора прессу пригласили, пообещав нечто важное, иначе кто бы ждал полчаса. На призыв откликнулись представители крупнейших изданий мира.

Выстроившись под лозунгом "Хлеба, а не зрелищ", протестанты скрестили батоны, образовав известное русское слово из трех букв. Батоны раздавались всем желающим под крики: "Лучше хлеба, а не зрелищ". Таким образом, акции как бы придавали некий социальный протест бедных против богатых.

"Нельзя же в самом деле, воздвигая гигантски чудовищного Петра, заявил один из "современных художников", представлявших эту комедию, — с жестокостью этого императора напрочь не видеть всяких там бедных Евгениев: нищих стариков, беженцев, бомжей, учителей, врачей, художников". Этот протестант начал путь в искусстве акцией "Изгнание попов из волочильно-прокатного цеха".

Эта акция в Москве проходила напротив мастерской на Пресне, и я оказался неожиданно для себя ее зрителем. Тогда от предводителя протестантов, сына известного московского художника, узнал, что бронза, в технике которой работает Церетели, "давно устарела, в моде легкие пластичные металлы, композиции, будоражащие людей, а не узнаваемые фигуры". Свои идеи этот борец с Церетели позаимствовал у адептов "современного искусства", захвативших трибуны центральных газет. Они утверждают: бронза и мрамор устарели, это пережитки "сурового стиля", прошлого, которого так много в московской архитектуре. Надо следовать Западу, там скульптура, "оберегая общественное согласие и чувство эстетического в душе каждого гражданина, носит абстрактный характер и возводится, как правило, из более легких и дешевых материалов". Скульптуре, мол, следует избегать сюжетных «наворотов», которые понятны одному создателю. Но так ли это? В Париже, Риме, Мадриде наших дней на центральных улицах и площадях я не видел ничего подобного, никаких скульптур "абстрактного характера" из "легких и дешевых материалов" там нет. Зачем они Москве?

Третий раз собралась все та же шумная и веселая компания на Манежной площади, разыграв очередную акцию: "С десяток добровольцев из художников выстроились в ряд с бумажными плакатами, изображавшими памятник Петру, который уже стал притчей во языцех, а человек, олицетворяющий Церетели, запихивал их художникам в рот, как кляпы, и орал благим матом: "Вот такая гуманитарная помощь Церетели народу!" Тут же был растянут плакат со словами: "Открой глаза, закрой рот!""

Что напоминали все эти «акции»? Конечно, выходки футуристов начала ХХ века, желтую кофту Маяковского, призывавшего сбросить Пушкина с корабля современности и превратить Зимний дворец в макаронную фабрику. В истории Москвы уличные скандалы художников регистрируются в хронике событий 1917-го и последовавших кровавых лет революции. Тогда жаждавшие новаций, социальных и художественных, «левые» живописцы раскрашивали деревья Александровского сада в фиолетовый, малиновый и революционный красный цвета, водружали на улицах бетонных "борцов за счастье народа", от которых шарахались лошади.

Нечто подобное происходит в современной Москве. Так, вдруг на Арбате ранней весной среди бела дня появляются голые раскрашенные молодые люди обоего пола, изображая действо "Скворцы прилетели!". Эта выходка завершается препровождением в ближайшее отделение милиции за нарушение общественного порядка. Такие представления называются в "современном искусстве" перформансами. В этой области самовыражения отличился бывший директор сельского клуба, демонстрировавший "Опыты зооцентризма" в Московском зоопарке, изображая "Бешенного пса, или Последне табу, охраняемое одиноким Цербером". Другая эскапада учинена еще более крутым выдумщиком, таким же самоучкой, недолго занимавшимся на филологическом факультете пединститута. В послужном списке этого возмутителя спокойствия много акций и перформансов на улицах Москвы. Им сотворена книжка под лирико-гинекологическим названием "Мое влагалище". Это еще не вечер. За одну из самых жутких затей творец отсидел в голландской тюрьме. Суд приговорил его к лишению свободы. За что? Как раз тогда, когда его единомышленники проводили акцию на Манежной площади под лозунгом "Открой глаза, закрой рот!". этот "современный художник" осуществил перформанс в Амстердаме. В местном музее подошел к картине Малевича и пририсовал зеленой краской символ доллара на полотне. В знак протеста.

Все эти буйные люди входили тогда в круг "галереи М. Гельмана", расположенной в Замоскворечье. Здесь состоялись многие проказы в их исполнении. "Мое влагалище" также соотносится с этой галереей, где проходили не только вернисажи чистого искусства. Хозяин именно этой галереи возглавил войско, пошедшее с открытым забралом на Петра, о чем сейчас пойдет речь. На выставке «Арт-Москва» в Центральном доме художника эта галерея открывала парад современной живописи. В ее отсеке стену занимала написанная на рваных листах картона картина «Парфенон». Храм изображался на фоне сизых мазков малярной кисти. Хромированные заточки представали на холсте под названием «Копьеметатели». Демонстрировалась картина "Новая колода". Ее составил натуральный старинный электрощит с рубильником, циферблатами контрольных приборов и фотографиями. К малой скульптуре относился макет книги с навешанными на корешки обложки тремя замками.

— Неужели этот «Парфенон», заточки, рубильник и все прочее из области искусств, — спросил я известного художника-шестидесятника Натана Злотникова. И услышал слова, сказанные не без зависти:

— За это много платят!

В шоу-бизнесе, овладев тремя аккордами, без голоса, не умея петь, можно выйти с гитарой на сцену. Точно также поступают неофиты "современного искусства", шагая из сельских клубов и заводских цехов напрямую в стены галерей. Там им дают «самовыразиться» любым самым экстравагантным способом. Для фабрикации заточек, замков, подобной изобразительной продукции достаточно профтехучилища. Что ж, если публике такое искусство нравится, если она не может обойтись без самоучек, рванины, металлического лома, акций и перформансов, то пусть ими любуется. Пусть галереи открывают экспозиции под крышей лучших выставочных залов. Но возникает вопрос, как могла такая экстравагантная галерея будоражить Москву, травить главу Российской академии художеств, проводить акции под прицелом всех ведущих телеканалов, собирать всех журналистов Москвы на пресс-конференцию, чтобы инициировать референдум.

Во всем произошедшем вокруг Петра просматривается особенность нашего времени, когда свободу подменяет вседозволенность, когда демократия большинства оборачивается агрессией меньшинств, будь-то художественных, религиозных, сексуальных, диктующих свои правила игры и навязывающих свой образ жизни всему народу. В нашем конкретном случае — авангардное меньшинство решило навязать миллионам жителям города свои вкусы, задать им провокационный вопрос, а не хотите ли, граждане, сокрушить памятник Петру?

Есть еще одна причина скандала, который с каждым днем усиливался с начала 1997 года. За спиной молодых демонстрантов скрывались опытные политики, обладающие деньгами и административным ресурсом.

В ХХ веке искусство, если не все, то значительная его часть, породнилось с политикой, политизированными фондами, агентствами политической рекламы, лидерами политических партий. "Современные художники" используются для предвыборной борьбы, при реализации акций, спланированных в штабах партий и движений. И названная галерея в Замоскворечье представляется ячейкой правых сил, идущих на баррикады в борьбу за власть.

— Скоро состоится дебют новых политиков — молодых, выросших в новых условиях и знающих, куда вести страну. Те, кто собрались здесь, тоже молоды, достаточно известны в России и за рубежом, в какой-то степени находятся в авангарде современного искусства и приблизительно знают, как и что нужно делать в культурной политике Москвы и страны.

Чьи эти слова? Их произнес предводитель всех трех акций, направленных против Петра, произнес на Манежной площади под плакатом "Открой глаза, закрой рот!". Вот вам и чистое искусство.

"Молодые политики" из галереи в Замоскворечье вышли на авансцену общественной жизни 11 февраля 1997 после акции на Манежной площади. На этот раз они собрали всю Москву в Центральном доме журналистов на пресс-конференцию. Кто они, эти политики? На сцену зала, где вспыхнули огни телекамер и фотоаппаратов вышли не бунтари с булками, а стоявший все время за их спиной директор галереи в Замоскворечье. То была фигура, как теперь выражаются, знаковая, рожденная рынком, арт-бизнесом, держащим равнение на Запад.

Сорокалетний сын известного советского драматурга Гельмана с именем французского трибуна- Марат рвался в музеи, к государственным заказам, общественному признанию. Опубликованный им "Бизнес-план спасения современного искусства" базировался на инвестиции 500 000 долларов. То была агрессивная программа борьбы с инакомыслящими, внедрения в массовое сознание "списка имен", «раскручивание» и продажа «шедевров», создание "монопольной инфраструкты на арт-рынке", а также "цензуры на имена". О злосчастной цензуре вспомнил не утративший недавнюю власть партийный деятель, а либеральный рыночник, торгующий картинами.

"Как и всякая цензура, она должна обладать легитимностью и рычагами управления", "должна быть репрессивной по отношению к стихийному рынку". Все это требовалось для решения конечной задачи — в сознании обывателя "легитимизировать Современное искусство как Российское искусство".

В этой программе не оставалось месту реализму, Академии художеств, всей системе воспитания, созданной усилиями поколений истинных художников. И конечно, не оставалось места таким памятникам, которые множил в Москве Церетели. Поэтому на него обрушился удар лидера "актуального искусства".

Вот что он заявил на пресс-конференции:

— Церетели обманывает народ.

— В зарубежных справочниках такого художника нет.

— Америка его не признает.

— Я просмотрел всю периодику США и не нашел ни одной положительной рецензии".

И, чтобы развеселить собравшихся, рассказал анекдот, как в неком американском магазине, чтобы распродать 50 статуэток Церетели, их оценили дешевле металла, из которого отлили. Никто в зале этому возразить не мог, потому что никто не знал об американских монументах Церетели, не знал, что он преподавал в американском университете, оформлял представительство СССР в ООН и посольство СССР в Вашингтоне. Горькая правда в словах, высказанных тогда, заключалась в том, что тогда голова Колумба все еще пылилась где-то на складе в Америке. Президент Ельцин, подарив модель монумента и заявив президенту США: "Товарищ Билл, это дар России", — ничего не сделал для реализации проекта, забыл о нем, как о всем, что обещал народу.

Как раз в дни, когда со сцены Центрального дома журналиста звучали слова: "Америка не знает такого художника", — из-за океана пришло в Москву письмо Биографического института. В нем сообщалось, что Церетели среди немногих людей на земле назван "человеком 1996 года".

Всех собрали на пресс-конференцию не только для того, чтобы унизить художника. Каждый получил пакет документов, составленных опытными юристами. Из них явствовало, что некая "инициативная группа", во главе с хозяином и директором галереи в Замоскворечье, берется за сбор подписей с требованием провести "Городской референдум о судьбе памятников Церетели в Москве". Для референдума успели сформулировать три вопроса, последний из которых заканчивался словами: памятники, "сооруженные по проекту архитектора Зураба Церетели, подлежат сносу". Как видим, у напрягавшей все силы и средства «Столицы» появился активный союзник, выступивший не только в информационном, но и в правовом поле.

За дело взялись хозяин галереи, он же председатель Фонда "Молодежной культуры", председатель Либерального союза "Молодежная солидарность" и председатель "Независимого Профсоюза Студентов Молодежная солидарность". Все эти либеральные цветы, когда я пишу эту книгу, давно завяли, но тогда они цвели и пахли, представили уставные документы своих организаций.

Референдум — орудие большой политики, его используют, когда решают национальные проблемы, борются за власть. И вдруг заходит речь о референдуме по искусству. Как такое могло быть? Оказывается, в Уставе города Москвы нашлась статья за номером 79 под названием "Обращения и петиции граждан". Нужно собрать подписи 100 тысяч граждан и это дает право на проведение в городе референдума по любому вопросу!

— Это абсурд! — публично заявил по поводу задуманного референдума Андрей Вознесенский, фигура в мире современного искусства признаваемая. Если бы проводились референдумы по искусству в прошлом, то у нас не было бы Санкт-Петербурга, а у французов Эйфелевой башни. Я против кампаний, когда кричат и кричат псы до рвот. Это вызывает во мне противодействие. Еще приведу слова, которые сказал при мне великий Эрнст Неизвестный: "Я уважаю Зураба как художника".

Неожиданно для инициаторов референдума против них самих выступили авангардисты, самые известные в России во главе с Дмитрием Приговым. В их компанию неожиданно для многих попал помянутый и автор демонстраций в Московском зоопарке.

"Референдум — это очень опасный прецедент. Наши собственные произведения и работы наших уважаемых коллег не всегда понятны массовому зрителю. Тем более они никогда не будут любимы среднестатистическим большинством".

Тревога Пригова и его единомышленников была понятна. Если бы у народа спросили на референдуме, по душе ли ему "современное искусство", то большинство ответило бы — нет. Заточки и замки полетели бы в мусорный ящик. Опросы общественного мнения прогнозируют именно такой исход голосования. Но никому прежде не приходило в голову решать проблемы искусства, даже самого радикального, методом референдума. Почему тогда пытались использовать столь острый инструмент политической борьбы с художником? Да потому, что кампания носила политический характер, ее исполнили стоящие за кулисами режиссеры, далекие от искусства и близкие к политике.

Это хорошо поняли многие. Вслед за Андреем Вознесенским и маститыми авангардистами с "Открытым обращением к средствам массовой информации" выступила многочисленная Международная федерация художников и профессиональный творческий союз художников. В этом союзе состоят двенадцать тысяч профессионалов, в том числе те, кто считает себя "современными художниками": "В данной ситуации мы понимаем, художник превращается в заложника политической конъюнктуры и амбиций, за которыми, в случае с Церетели зримо проступает отношение к мэру Москвы".

Как в той ситуации повели себя друзья Церетели, кто сидел за одним столом на свадьбе Высоцкого, в мастерских на Тверском бульваре и Пресне, кто защитил его от нападок молодых да ранних?

Вслед за Андреем Вознесенским прикрыл друга Георгий Данелия, автор классических фильмов шестидесятых годов, грузинский москвич или, если хотите, московский грузин. Ему бросилось в глаза, что злостная критика обрушилась как по команде и, можно было подумать, что сам художник принес и поставил монументы тайком в ночи, никого не предупредив. В кампании он услышал мотив явно националистический, который остро почувствовал в силу своего происхождения: "Ему, например, не устают ставить в вину, что он грузин. По телевидению Петра даже назвали грузинским памятником из русского металла. Но тогда позвольте спросить о Медном всаднике, — он что, итальянский?"

Подставил плечо архитектор Юрий Платонов, построивший в Москве высотное здание президиума Российской академии наук: "Памятник Петру вполне возможно через какое-то время станет достопримечательностью. В мире много монументов русскому царю, в русском же городе Москве будет особый, и им станут гордиться".

Помощь неожиданно пришла со стороны людей, с которыми Церетели никогда не встречался, кого не знал, более того, даже считал противниками. Не так давно он читал о памятнике Победе нелицеприятные строчки, подписанные Марией Чегодаевой. Именно ей обелиск показался "газовой трубой", по ее словам, «убившей» низкое здание музея, а его купол напоминал ей упраздненную коммунистами церковь, превращенную в промышленный объект. Эту ученую даму хорошо знали не столько по монографии "Пути и итоги" — о русской книжной иллюстрации 1945–1980 годов, сколько по публикациям о массовом искусстве "for the kitchen", что значит по-русски для кухни, о так называемом киче. (К нему она относит картины Ильи Глазунова, его книжную графику, хранимую в Русском музее, даже не упомянула в монографии.)

Поэтому Чегодаеву приглашали на заседания "инициативных групп", где запустили в оборот тезис о "церетелизации Москвы". Ей предлагали выступить против автора Петра по телевидению, чтобы разорвать "связку Лужков Церетели". Но возмущенная натиском, именно она взялась за перо и направила письмо в защиту травимого художника: "Чем-то очень советским веет от антицеретелевской кампании. Все 70 лет организаторы "художественных кампаний" прикрывали свои истинные побуждения: политические интриги, борьбу за власть в искусстве, сведение счетов и пр. — демагогическими возмущениями, ссылками на народ… Можно было бы спокойно, профессионально поговорить о творчестве Церетели, да только о том ли хлопочет «общественность»? Как говорил великий Станиславский: НЕ ВЕРЮ!"

Далекий всю жизнь от официального искусства участник "бульдозерной выставки", раздавленной машинами, Эдуард Дробицкий сам пришел в мастерскую Церетели и стал союзником. Он организовал митинг в защиту Петра и вывел на улицы многих художников.

— Хорошо, что в грандиозном московском строительстве есть такой человек как Церетели. На мой взгляд, он — автор, несомненно, одаренный и профессиональный. Только время рассудит, насколько удался памятник на Поклонной. Так поддержал Анатолий Бичуков, профессор заведующий кафедры скульптуры Академии живописи, ваяния и зодчества. Встал рядом с Церетели Александр Шилов, испытавший нападки, зачисленный в разряд "придворных художников". Он увидел, что за борьбой против Петра стоит политика. "Я понимаю, если бы комитет по борьбе с Церетели возглавил художник масштаба Фальконе, Шубина или Микеланджело, а здесь выступает человек, который сам ничего не умеет. Тут же у него появляются деньги на печатание плакатов, что стоит очень дорого. Ясно, что все это — санкционированная политическая акция, которая направлена не против Церетели, а против Лужкова".

(В той борьбе сформировался отряд будущих академиков, единомышленников Церетели. Спустя несколько лет Марию Чегодаеву, Эдуарда Дробицкого, Анатолия Бичукова и Александра Шилова изберут действительными членами Российской академии художеств.)

Чтобы снять общественное напряжение, инициаторов референдума принял мэр Москвы. Стоило ему так поступить, как на следующее утро они поспешили заявить: "Юрий Лужков отказывается от Зураба Церетели". Но порадоваться по этому случаю никто не успел, потому что немедленно последовало опровержение мэра:

— Для меня понятия чести, товарищества недопустимости предательства по отношению к людям или изменения отношения к ним по конъюнктурным соображениям, — всегда были и остаются основополагающими. Я не отказываюсь и не собираюсь отказываться от Зураба Церетели, которого глубоко уважаю как человека и ценю его творчество, хотя не всегда и не во всем с ним согласен, тем более сейчас, когда вокруг его имени искусственно раздута нездоровая возня с политическими оттенками.

Мне с ним комфортно, мы с ним дружим. Что, разве не разрешается дружить? Или надо скрывать, что мы дружим с Церетели? И жена моя Лена дружит с дочерью Церетели. Я считаю его талантливым человеком, — ответил Лужков тем, кто предостерегал в те дни мэра от дружбы с художником, который мог стать "арбузной коркой", на которой политики поскальзываются и падают.

На встрече с инициативной группой в мэрии договорились судьбу Петра решить на основании социологических опросов общественного мнения.

— Общественное мнение москвичей для меня, безусловно, важнее личного, — заявил тогда Лужков, что, очевидно, и дало повод нечаянной радости молодым либералам.

Правительство города выделило 20 тысяч долларов "Фонду общественного мнения" и Всероссийскому центру изучения общественного мнения, ВЦИОМу, под руководством профессора Юрия Левады. «Фонд» опросил полторы тысячи москвичей. Каждому показывали фотографии Петра и предлагали высказать свое мнение о статуе, ответить, за кого бы проголосовали в случае референдума. ВЦИОМ взялся провести три опроса. Один — в окрестностях памятника среди прохожих и гуляющей публики. Второй опрос — по месту жительства респодентов. И третий, анонимный, — среди профессионалов, архитекторов, художников и специалистов в области градостроительства. Им предлагалось дать оценку Петра. На все исследования отводилось три месяца.

А разобраться в проблеме в целом должна была общественная комиссия, образованная из противников и сторонников Петра. Заседания, проходившие раз в неделю, вел заместитель председателя Московской городской думы Александр Крутов. Этот опытный законодатель разработал схему из 16 пунктов, которая после обсуждения должна была фиксироваться Законом города Москвы "О порядке сооружения памятников, монументов и скульптурно-архитектурных композиций в городе Москве".

Противники Петра с места в карьер пытались остановить всю работу на стрелке до принятия окончательного решения. Неясно было, в какую сторону склонится чаша весов. Наступил драматический момент, судьба Петра висела на волоске. Голоса комиссии разделились поровну! Еще бы всего один голос против продолжения работы — и неизвестно, как бы все обернулось дальше. Монтаж монумента продолжили. А в мэрии регулярно стали собираться люди, всем известные, такие, как Андрей Вознесенский, главный художник Большого театра Сергей Бархин, скульптор Анатолий Бичуков, и журналисты, в их числе — автор этой книги. Появившись однажды, Андрей Вознесенский заявил, что художник — творец, которого не имеет права судить толпа. Тем более, когда работа еще не закончена. Он назвал Петра произведением искусства, оговорившись при этом, что его еще не видел и не собирается смотреть до тех пор, пока Петра не достроят окончательно. С этими словами поэт удалился и больше не приходил, хотя был нужен. И другие знаменитости плохо посещали комиссию. В отличие от членов "инициативной группы". Те не только ходили на все заседания, но и устроили на Арбате "тренировочное уличное голосование", раздав прохожим двести бюллетеней. Они же в Российско-американском пресс-центре провели встречу с иностранцами, где заявили, что не отказываются от идеи референдума и прибегнут к этому крайнему средству, если работа комиссии не даст результат.

Посещал регулярно заседания главный редактор «Столицы». Там никто не отказался от борьбы с Петром. Каждый новый номер воздействовал на общественное мнение. В качестве вкладки вышла иллюстрированная наклейка с надписью "Вас здесь не стояло!". Карикатура на Петра дополнялась красным штампом, напоминающим автомобильный знак "запрет стоянки" с надписью "Акция «Столицы» по демонтажу памятника Петру". К тому же стремился первый канал ОРТ, давая искаженные отчеты заседаний. Его поддерживало НТВ. Таким образом, два самых влиятельных телеканала, вещавшие на весь мир, оказались на стороне инициаторов референдума

Кто мог противостоять этому скоординированному напору, сказать веское слово в защиту автора Петра? Президент! Он ведь видел модель и эскиз в мастерской, его подпись осталась на проекте. Ему ведь все показали перед посещением Манежной площади!

Монтажную площадку на набережной Москвы-реки президент России тайно от всех посетил, когда фигура Петра поднялась на постамент, а на земле громоздились отливки кораблей. Ельцин появился внезапно утром, по пути с дачи в Кремль. Он приехал без предупреждения, один, без мэра и главного архитектора. Президент вышел из машины и прошел к монтажникам, где его увидел и узнал опешивший главный инженер завода «Монументскульптура», исполнявший на стройке роль прораба. "Расскажите, что у вас тут происходит", — попросил президент. Больше ни слова не говоря, молча выслушал главного инженера. Поблагодарил и уехал. С тех пор прошло недели две, мнения своего Ельцин ни мэру, ни художнику не передал.

И вдруг президент высказался. И как! В тот день, 14 января 1997 года он вручал в Кремле президентскую премию и стипендии журналистам. И по этому случаю встретился с главными редакторами московских СМИ. После официальной церемонии Ельцин по-отечески, будучи в благодушном настроении, поговорил, стоя перед редакторами, на "свободные темы". Каждый мог задать любой злободневный вопрос. В вечернем выпуске новостей НТВ ведущий, излагая состоявшийся диалог, сообщил:

— Президент высказался категорически против скульптора Церетели и заявил, что его скульптуры, в особенности Петр, не украшают город, но и нарушают вековой облик Москвы. Вот здесь досталось и Лужкову, которому предложено отказаться от протекционизма и заняться поисками других скульпторов.

Мне показалось, что я ослышался, ведь Ельцин качал колыбель, в которой лежала модель Петра. Как он мог такое сказать?! Какие другие «скульптуры» имел в виду? Ведь за обелиск Победы горячо благодарил художника на Поклонной горе!

На следующее утро все газеты писали по-разному, но сходились в одном.

Первая газета эпизод, названный "О Церетели" излагала в форме диалога:

Ельцин: "Какой это памятник федерального значения? Вот говорят, что это президентский указ. Я никакого отношения к нему не имел. Специально приезжал, смотрел, ужас какой-то".

Реплика: "Да 90 процентов москвичей против этого памятника".

Ельцин: "Девяносто, говорите?.. Разве у нас нет других скульпторов, художников?"

(Никто из редакторов не знал, что Указ президента Российской федерации "О подготовке и проведении 300-летия Российского флота" Ельцин подписал 26 июня 1992 года за номером 710. И постановление правительства от 11 марта 1996 года за номером 268 было, утвердившее федеральный план мероприятий, включавший памятник Петру в Москве.)

Вторая газета об этом эпизоде писала так:

"Борис Николаевич также высказал свое мнение по вопросу, волнующему, наверное, всех москвичей. Он заявил, что не разделяет пристрастие московских властей к Церетели, а также что его скульптура Петра портит Москву".

Третья газета давала свою версию:

"Ельцин говорил с нами не торопясь, завелся только в конце, ссылаясь на то, как власть умеет по пустяковым, в сущности, вопросам, противостоять обществу, и привел в пример известную историю со скульптурами Зураба Церетели".

А вот телеграмма «Интерфакса», не оставлявшая сомнений относительно высказывания президента:

"Президент России критикует скульптуры Церетели"

14 марта. Интерфакс-Москва. По мнению президента РФ Бориса Ельцина, некоторые скульптурные произведения Зураба Церетели, создаваемые в Москве, "не украшают город", а наоборот, нарушают создававшийся веками образ российской столицы".

"В последнее время я неоднократно критиковал мэра столицы Юрия Лужкова и скульптора Церетели, особенно за возводимую статую Петра I, — заявил Б. Ельцин на встрече с руководителями ведущих российских СМИ.

Он отметил, что осмотрел возводимую скульптуру и считает, что "в Москве напрасно оказывается протекционизм Церетели". "Разве у нас нет других скульпторов, художников?" — заметил Б. Ельцин.

Президент отметил, что он поддерживает идею референдума в Москве по поводу демонтажа статуи Петра".

Такой удар ниже пояса не всякий выдержит. Как это не "имеет никакого отношения"? Кто тогда приезжал в мастерскую Церетели вечером 26 января 1996 года? Кто оставил автограф на проекте, служивший щитом главному архитектору Москвы в дни кампании против Петра? Щита, оказывается, не было!

"Столица" могла торжествовать, казалось, что президент начитался ее статей и проникся идеей — демонтировать Петра. И молодые либералы приободрились, не отказались от своей идеи, коль скоро президенту России она не показалась одиозной, как Андрею Вознесенскому, художникам-авангардистам, Эдуарду Дробицкому и членам его многочисленного профсоюза.

Как повел себя мэр Москвы? Он не поспешил раскаяться, признать ошибку, не распорядился демонтировать Петра или перенести его на другое не столь заметное место, как это случилось весной, когда Ельцин попросил Лужкова передвинуть "Трагедию народов".

Многим показалось, уступит Лужков еще раз столь мощному давлению. Не уступил. Он открытым текстом заявил информационному агентству, кем развязана пропагандистская кампания против него, и назвал поименно не раз упоминавшихся мною членов "Попечительского совета и Совета директоров ОРТ".

Отвечая на вопрос, почему СМИ выступают против скульптора Зураба Церетели, Юрий Лужков сказал:

— Кому-то нужно зацепить мэра. К этому и господин Березовский, и господин Чубайс руку приложили. Здесь не только негативное отношение к скульптору Церетели и его памятникам, установленным в Москве, но и к помощи московского правительства Севастополю и Черноморскому флоту. Березовский после публичной оценки того, что человек с двойным гражданством не может работать заместителем секретаря Совета безопасности Российской Федерации, дал команду, чтобы ОРТ начало кампанию против Лужкова".

Это было не предположение, не эмоциональный порыв обиженного мэра. Спустя год после его заявления, ушедший в отставку генеральный директор ОРТ Сергей Благоволин признался, да, кампания против мэра была, и даже он ничем не мог ей противиться.

"Многие недоумевали, — рассказал бывший гендиректор, — как же так, ты дружишь с Лужковым, а в передачах, в пяти или шести подряд, его всячески поливают. Мне пришлось пойти по пути достаточно болезненному и выступить со своей позицией. После чего я поставил вопрос о своем уходе. Меня не беспокоит острота, меня беспокоит то, что приходится сталкиваться с вещами, которые я иначе, как глупостью, мягко выражаясь, назвать не могу".

Такой глупостью была показанная по ОРТ картинка Петра с туловищем Колумба, такой глупостью являлись акции непризнанных гениев, использовавших батоны хлеба для ругани, и прочие эпизоды, продемонстрированные программой «Время».

…Вспоминая о тех днях, Юрий Лужков сказал мне, когда я перед сдачей книги в производство уточнял у него, имел ли президент на стадии проектирования отношение к Петру, вот что:

— К сожалению, Ельцин очень часто поддавался давлению, так было и в данном случае, когда он увидел, что началась дискредитация Лужкова. Те организаторы, которые хорошо знали о близких отношениях Лужкова с Зурабом, решили обстреливать не Лужкова самого, а его близкое окружение. Мне они причиняли этим самым большую боль. Потому что, когда идет атака на меня лично, я знаю что и как я должен отвечать. Когда идет организованная необъективная клеветническая атака, мне больнее, когда атакуют не меня.

Когда начались атаки на Зураба, это были атаки на меня. Но Ельцин знал, Ельцин одобрил Петра. И когда он заявил, что он не считает Петра удачным, что это неизвестно что сооружено, это было подыгрывание. Подыгрывание против Лужкова.

Обескураженная администрация города, не ожидавшая атаки "современных художников" и молодых либералов, взяла вскоре ситуацию в свои руки и начала бить противников его оружием. На том же месте, где "современные художники" шумели и образовали братство "Свидетелей Церетели", собралась внушительная демонстрация. Ее устроили моряки, комитет по празднованию 300-летия Российского флота, фонды "Москва — Севастополь", "Русское наследие", гильдия киноактеров, Международная федерация художников и профессионального творческого союза художников России. Под лозунгами и транспарантами собралась внушительная толпа, которая приняла резолюцию, направленную президенту России и премьеру и мэру Москвы.

Им поступили обращения, подписанные Главнокомандующим Военно-Морского флота России, командующим Черноморским флотом, командующим Балтийским флотом, к мнению которых Верховный Главнокомандующий и президент России не мог не прислушаться при всем желании. Адмиралы требовали не поддаваться давлению противников монумента и создать автору все условия, чтобы он мог закончить свою работу.

Спустя две недели на том же месте у Петра состоялся субботник, на который пришли морские офицеры, молодежные и студенческие организации. На субботнике появился Юрий Лужков и заявил, что памятник Петру стал гордостью Москвы, даже сейчас в недостроенном варианте он воспринимается как символ России. Это факт уже исторический, а к истории нужно относиться с уважением, ничего не забывать, а тем более не ломать.

Через несколько дней мэр побывал у Петра после захода солнца. О чем на следующий день Интерфакс сообщил, сопроводив заметку очередным высказыванием Лужкова:

— Я еще раз посмотрел на Петра в сумерках, когда он был хорошо освещен, и он мне все больше и больше нравится. — И добавил, с сожалением, — ничего в нашей стране великого, грандиозного, мощного стараются не допустить.

По всей видимости, и у мэра нашлись мастера политической рекламы и политологи. Иначе чем объяснить, что возникла неожиданно некая инициативная группа, которая выступила с идеей референдума о…демонтаже памятника маршалу Жукову, поскольку, мол, статуя портит вид у входа на Красную площадь. В группу набралось свыше пятидесяти энтузиастов, и, согласно Уставу города Москвы, они могли инициировать опрос жителей города. Эта группа сформулировала по примеру молодых либералов вопросы аналогичного референдума и представила их Московской избирательной комиссии. Оставалось дело за малым. Требовалось на расходы 10–12 миллионов долларов и сто тысяч подписей, собранных за три месяца среди жителей.

В разгар полемики в Москву пришло письмо управляющего директора английской компании "Крюгер Мэлс Лимитед" Эндрю А. Пирсона. Он писал, что узнал из газеты "Файнэншнл таймс", что новая статуя Петра I причиняет некоторые неудобства правительству Москвы в результате противостояния со стороны молодого поколения. А поскольку мэр Москвы размышляет о переносе ее в один из отдаленных концов города, управляющий директор предложил:

"Мы, в Дептфорде, одном из наиболее бедных и бесправных районов Лондона, где Петр Великий около 400 лет тому назад изучал искусство судостроения, могли бы решить эту политически болезненную дилемму, приняв статую из ваших рук и поместив ее в доках Дептфорда.

Петр Михайлов остается местной достопримечательностью здесь, несмотря на его необузданное поведение. Улица Царя и улица Нового Короля названы в его честь".

В этом районе Лондона готовы были начать строить постамент, когда в Москве еще не решили окончательно, что делать с Петром. Затем пришло письмо из Гринвича, западного района Лондона. Его власти обратились к мэру с подобной просьбой. И предложили, что если правительство Москвы решит демонтировать памятник, то в Гринвиче его поставят на берегу Темзы, наиболее красивом и престижном районе Лондона, точно на нулевом меридиане. Петр в рамках Великого посольства посещал верфи в Гринвиче, где закладывалась мощь имперского флота.

Мэры словно сговорились между собой. Вслед за англичанами прислали письмо французы. Мэр города Руайана обосновывал свое предложение так.

— Мы знаем, что по случаю юбилея города Москвы в этом году открывается памятник Петру Великому. Так как Руайан находится на побережье Атлантического океана, а Петр Великий является первопроходцем морских путей из России в Европу, мы были бы счастливы, если бы модель первого экземпляра этого грандиозного памятника была бы передана в дар нашему городу. Мы отведем ей достойное место.

А на берегу Азовского моря, услышав о дискуссии в Москве, выразили желание установить Петра власти Таганрога, города, основанного Петром триста лет тому назад.

Нет худа без добра. Чем больше фабриковалось мифов о Петре, тем сильнее внимание народа привлекалось к имени автора. Церетели стал всем известен.

Как переносил он нападки? Конечно, как всякий человек, переживал. "Что, мэры Лондона, Нью-Йорка, Парижа тоже мои друзья?" — повторял он, когда предпочтение, какое отдавал ему город, объясняли дружбой с мэром Москвы.

Но чтобы ни писали и ни говорили о нем, не прекращал дела, не откладывал поездки. В редкие минуты отчаяния говорил: "Брошу рисовать и поеду по городам показывать, что умею делать! Брошу искусство и уйду, как ушел с большой сцены Кобзон!" Другой раз обещал учредить премию за самую лживую информацию о себе, изваять собственный автопортрет и выставить его на всеобщее избиение.

Пригласил в те дни известного адвоката, чтобы начать судебный процесс против телеканала, где показали Петра с туловищем Колумба. Но передумал. Ему казалось, что если бы он был Ивановым, а не Церетели, то на него так не нападали. И, убеждая самого себя, заявил, что для него демонтаж не станет трагедией: "То будет пощечина тем, кто мыслит свободно, ищет свободную форму, всем создателям и творцам. Вот когда закончу все, пусть тогда и обсуждают, делают, что хотят".

А когда переходил из минорной тональности в мажорную, я слышал от него:

— Петра полюбят, и он войдет в историю!

— Петр — пример новых форм, которые не всем понятны!

— Если сейчас мы бы сделали маленького Петра, тогда у вас были бы претензии — почему маленький.

Как всегда, каждый день рисовал цветы. Написал шутливую картину, подаренную дочери бывшего управляющего делами премьера Косыгина. Ее давно знал по встречам в доме премьера, где та появлялась с отцом. С подругой-фотографом она отказалась на приеме выпить за победу на выборах президента коммуниста Геннадия Зюганова. Тот, широко улыбаясь, пообещал, что когда придет к власти, посадит обеих в тюрьму. Узнав об этом, Церетели написал картину, изобразив в ржавой клетке двух плачущих голых девушек в кандалах.

Неожиданно всеобщее внимание переключилось с памятника Петру на памятник Николаю II. В начале апреля под Москвой в дачной местности, где поезда останавливаются на платформе «Тайнинская», взорвали бронзовый монумент этого императора на каменном постаменте. Его установили местные власти по проекту скульптора Клыкова, приверженца монархии. То был не первый террористический акт подобного рода, неизвестные преступники подрывали надгробия Романовых. Ответственность за взрывы брали на себя некие "Рабоче-крестьянская Красная Армия" и "Народный комиссариат внутренних дел", сокращенно «РККА» и «НКВД», таким способом протестовавшие против выноса тела Ленина из мавзолея, к чему подбивали президента России "правые силы". Как сообщила Федеральная служба безопасности, обе эти группы в поле ее зрения прежде "как противоправные объединения не попадали". И вот так громко они заявили о себе. От памятника последнему императору России остался пьедестал с торчащим над ним железным штырем, служившим для крепежа.

Так в решение проблемы памятников вторглись силы радикального толка, предпочитающие словесным доводам, прениями и референдумам — взрывчатку.

В день взрыва Николая II Церетели вернулся из Парижа и немедленно, оказавшись в Москве, выразил не только сочувствие скульптору, но и готовность помочь ему в восстановлении памятника.

— Я представляю, какая это боль для Клыкова. Мало того, что убили царя, так теперь взрывают его скульптуру. Как художник и гражданин, я травмирован взрывом.

Террористический акт неожиданно внес кардинальное изменение в расстановку сил между сторонниками и противниками Петра. Инициаторы референдума, надо им отдать должное, немедленно сориентировались в ситуации и сделали публичное заявление, что после взрыва памятника Николаю II никто не смеет взять на себя ответственность за демонтаж скульптуры первого императора России, какой она бы ни была.

— Проблему нельзя поднимать до тех пор, пока в стране не перестанут взрывать памятники по политическим соображениям…

Единогласно комиссия по Петру, собиравшаяся в мэрии, приняла обращение к москвичам: "В связи с варварским разрушением памятника императору Николаю II комиссия считает необходимым заявить, что уничтожение всякого памятника — это есть бессмысленное покушение на память, которое нельзя оправдать никакими соображениями политического, эстетического или иного характера. Это рецидив тяжелой болезни, 80 лет назад поразившей Россию".

Решающее заседание состоялось 16 мая. Социологи пришли в тот день с итогами опросов населения Москвы. Выводы фонда "Общественного мнения" и Всероссийского центра изучения общественного мнения практически совпали. Результаты оказались неожиданными для инициаторов референдума. Из опросов обеих социологических служб следовал непреложный вывод. Независимо от вкусов и эстетических наклонностей жителей города только один из семи опрошенных настаивал на демонтаже Петра.

В помянутом мною опросе, который провела на Арбате "инициативная группа", все было с "точностью наоборот". Там подавляющее число прохожих отнеслось непримиримо к статуе. Социологи Всероссийского центра, как обещали, провели и уличный, и квартирный опросы. Среди тех, у кого брали интервью на улице, оказалось больше сторонников Петра — 48 процентов. В квартирах жители дали иной результат, половина высказалась против статуи. Фонд "Общественное мнение", опросивший 1500 респодентов, получил такой результат: Петр нравился 44 процентов москвичей и не нравился 39 процентам.

Социологи смоделировали результаты референдума, если бы он состоялся. Оказалось, в нем приняла бы участие лишь треть избирателей. По прогнозу обеих служб итог свелся бы к тому, что Петр скорее украшает город, чем портит его, памятник не подлежит демонтажу.

Что и требовалось доказать.

После информации социологов состоялось долгожданное голосование. Подавляющим большинством комиссия решила памятник оставить на месте и референдума не проводить. О чем немедленно доложили мэру Москвы.

В "день смеха", 1 апреля, все шутят друг над другом и пресса мистифицируют читателей, изощряясь в остроумии. В тот день на первой полосе самой читаемой в Москве газеты появилась фотография набережной без статуи Петра. Остались краны и дамба, напоминавшие о памятнике, вызвавшем бурю в общественной жизни. Заголовки над снимками гласили:

"Борис победил Петра".

"Президент не стал дожидаться референдума".

А текст начинался с сенсации:

"Бронзовый Петр всколыхнул Москву ничуть не меньше Эйфелевой башни Парижа конца века. Но Петру никогда не стать для москвичей тем, чем стала для всего мира эта самая башня. Позавчера по указанию президента Ельцина оскандалившийся памятник начали демонтировать. Этого решения ждали все, но никто и не предполагал, что все случится так неожиданно и быстро. Ведь со дня публикации критики Ельцина минуло меньше двух недель…

Памятник начали демонтировать примерно в 21.00, в воскресенье, а уже через два часа пучеглазая голова лежала у наших ног…"

То была первоапрельская шутка молодых дарований, отличившихся в травле художника, размноживших миф о голове Петра на теле Колумба.

Спустя три месяца после первоапрельской шутки Москву потрясло известие реальное. Петр чуть было не взлетел на воздух вслед за Николаем II.

Все московские газеты 7 июля вышли с новостью, что в ночь с 5 на 6 июля некая боевая группа "Революционного военного совета", сокращенно «РВС», заминировала памятник Петру. Взрывное устройство, как значилось в сообщении, отправленном по факсу преступниками, было заложено внутри монумента на площадке второго уровня. Оно состояло из 7 пластиковых зарядов весом 1,4 килограмма каждый. Взрыв намечался на 5 часов 20 минут в предрассветный час. Но не произошел потому, что рядом на набережной гуляла влюбленная пара, шатались пьяные и рыбаки ловили рыбу. Террористы решили пощадить людей и сочли памятник "условно уничтоженным". По их уставу "уничтожение мирного населения во время проведения специальных операций категорически запрещено".

Таким варварским образом протестовали против перезахоронения Ленина, то есть по такому же поводу, по какому произвели взрыв памятника Николаю II.

Агентство, получившее факс, немедленно передало его милиции. Прибывшие на указанное место взрывники нашли в трех метрах от земли пакеты с взрывчаткой. Они лежали на деревянной доске, рядом валялась катушка с проводом.

О происшествии Церетели узнал в Петербурге. Он тотчас пошел в ближайшую церковь и заказал благодарственный молебен. После чего сел в ближайший по расписанию самолет и прилетел в Москву. С аэродрома направился на стрелку, где собралась толпа. Там назвал произошедшее "пережитком большевистского сознания" и сказал сгоряча, что такого царя и такую скульптуру ни одна взрывчатка не возьмет. Однако если бы килограммы, которые заложили, сработали, пришлось бы заняться Зурабу Константиновичу Петром еще раз с самого начала.

Террористами занялась госбезопасность. Сотрудники ФСБ произвели обыски и арестовали несколько «комсомольцев», заподозренных в несостоявшемся преступлении. Нашли пластит, точно такой, что содержался в пакетах с взрывчаткой, гранаты, водолазное устройство. В нем собирались подобраться к памятнику под водой. Вслед за «комсомольцами» арестовали не "юношу с взором горящим", а майора милиции. По долгу службы он занимался борьбой с организованной преступностью, присматривал за буйными комсомольцами. В результате этой деятельности "заразился их идеями", решив боевикам профессионально помочь.

В "День Москвы" 1997 года, 5 сентября в 10 утра произошла торжественная церемония открытия памятника "300-летию Российского флота". На набережной выстроились курсанты и рота почетного караула. Блестели трубы военного оркестра. На воде застыл в ожидании парада флот кораблей, в том числе прибывшая с Белого моря старинная ладья ХVII века. Ее борта отягощали бронзовые пушки, из которых стреляли бомбардиры Петра.

Между монументом и набережной протянулась лента, составленная из сине-бело-красных воздушных шаров и полотнищ Андреевского флага. Ее разрезал прибывший на военном катере «Союз» мэр Москвы. Раздались залпы орудий. Заиграли трубы оркестра. По набережной в торжественном марше двинулась рота почетного караула. Поплыли суда по Москве-реке.

На палубе большого речного корабля собрались военные моряки, адмиралы и капитаны. Они слушали Юрия Лужкова, пообещавшего, что все, завоеванное Петром, будет возвращено России. И Севастополь будет российским. Как явствовало из пригласительного билета, церемония проводилась под эгидой правительства России и правительства Москвы. Последнее правительство наличествовало в полном составе. Но никто из Кремля и "Белого дома" не явился, ни президент Ельцин, ни премьер Петру чести не оказали.

В том же году накануне Дня независимости президент вручал медали лауреатам Государственной премии России. Тогда Лужков и Церетели получили золотые медали за Поклонную гору. Мэр Москвы, единственный из лауреатов, удостоился президентского объятия. А "лауреату Зурабу Церетели Ельцин пожимал руку, — как сказано в газетном отчете, — подчеркнуто холодно и без улыбок". Но это было не совсем так. На фотографии президент стоит, улыбаясь, рядом с Церетели. Борис Николаевич был человеком незлопамятным. Он не только забыл про свой указ и автограф на проекте Петра, забыл и о приговоре, вынесенном памятнику. На выборах летом победил, ему не требовалось больше надрываться, выступать на митингах, общаться с народом и танцевать в компании с длинноногими девушками в мини-юбках. Все это вытворялось по указанию штаба по выборам, который возглавил все тот же бывший член "Попечительского совета и Совета директоров ОРТ". Он же устроил встречу с редакторами в Кремле, где президент артистически продемонстрировал из предвыборных соображений странную забывчивость.

За неделю до вручения премий Ельцин полетел в Санкт-Петербург. В его свиту вошли самые популярные мастера культуры и Церетели в их числе. По дороге с аэродрома президент остановил машину, и, как это делал в лучшие годы, вошел в толпу, чтобы пообщаться с народом. Но ответить на посыпавшиеся градом злободневные вопросы сам не смог. "Чубайс, где Чубайс?" — позвал он на помощь главу президентской администрации и недавнего руководителя предвыборного штаба, который привел его к власти. Ради этой власти он как азартный шахматный игрок жертвовал фигурами. Такой жертвой в политической борьбе чуть было не стала фигура Церетели, которую он после победы на выборах снова двинул на доске, за которой ему представилась возможность еще поиграть.

Другую награду вручили Зурабу на светском приеме, состоявшемся в роскошном ресторане, оборудованном в бывших Центральных банях. Там ему дали орден святого Константина Великого, учрежденный византийским императором в ХIV веке и упраздненным после 1917 года в России. Когда-то в царские времена им награждались Петр Первый и Александр Суворов. А ближе к нам Павел Третьяков и Савва Мамонтов. Кавалера облачили в белый плащ к красным крестом и ударили по правому и левому боку шпагой, после чего предложили принять присягу на верность ордену, чей девиз "Судите по их делам".

В начале ноября подстерегла еще одна награда. Астрономическое общество "Космос — Земля", возглавляемое летчиком-космонавтом Германом Титовым, преподнесло сюрприз. Именем Церетели назвали звезду в созвездии "Большой Медведицы". Ее яркость по классификации Международного астрономического союза равнялась 6, 0, она видна невооруженным глазом при ясном небе. Эту честь удостоверял сертификат "о праве владения наименованием звезды", врученный в здании Академии художеств. Вместе с сертификатом преподнесли большую и малую карты неба с обозначенными координатами звезды. Все это побудило награжденного в кратком ответном слове пошутить: "Я как будто вышел в открытый космос".

Такую честь может, в принципе, оказать себе каждый, заплатив за любое придуманное название звезды, которых так много в Космосе. И я бы не стал упоминать об этой покупаемой награде, если бы за нее взяли деньги. Но она оказалась бескорыстной. В этом проявился наметившийся перелом в общественном мнении.

Церетели начал стремительно набирать очки в рейтинге популярности. Все чаще его приглашали на аукционы. Картины покупались за большие деньги. На благотворительном королевском балу Красного Креста в Лондоне скульптура "Символ мира", как сказано в каталоге, высотой 70 сантиметров в образе позолоченного шара с голубями ушла за тысячи фунтов. Его работы появились на престижных московских выставках и удостаивались непривычно теплых слов. По поводу работ на выставке в честь 850-летия Москвы рецензент написал:

— Церетели выставил три картины в роскошных рамах. Но если снять рамы и приглядеться, то можно увидеть хорошие работы профессионального художника.

Начали звать на вернисажи бывшие ярые оппоненты. В Новом Манеже рядом с выставкой питерских «Митьков» и галереи М. Гельмана на "Московском форуме художественных инициатив", где из кранов текли «вино» и «водка», Церетели представил хрустальную модель часовни Александра Невского. Проект иного качества.

Все больший интерес проявляли иностранные журналисты самых престижных изданий. Желающих взять интервью стало так много, что пришлось принять в мастерской сразу десятки корреспондентов, аккредитованных в Москве.

Каждый шаг художника стал отслеживаться, не потому, что его имя получила звезда, а потому что он сам засиял в созвездии, где светила звезда Ростроповича. Вслед за Церетели великому виолончелисту присудили звание "Посла доброй воли". На приеме, устроенном Ростроповичем в Париже по случаю 70-летия, Зураб появился с другом Лужковым. На тот роскошный прием слетелись короли, президенты, премьеры. Играли оркестры Лондона и Парижа, пел Элтон Джон, солировал Иегуди Менухин, другие великие музыканты. Всех принял президент Франции, которому представлял друзей Ростропович. Появление в этой компании Церетели вызвало шок в отделах светской хроники московских изданий, которые так долго кидали в него камни.

Нечто подобное, пережитое Церетели в связи с Петром, испытал на себе Ростропович, когда представил в Самаре давно задуманный и выстраданный музыкальный проект — оперу "Видение Иоанна Грозного". Мало того, что постановку разбили в пух и прах, так еще написали, что Ростропович якобы приезжает в Россию, чтобы "проворачивать свои финансовые аферы". Хотя на самом деле ни за один концерт на родине артист денег не брал. Московские средства массовой информации подвергли постановщика оперы столь уничтожающей критике, что с тех пор он объезжает родную Москву стороной. Когда я пишу эти строчки, Ростропович отмечает 75-летие далеко от Московской консерватории, в Лондоне. Снова приехали на юбилей короли и другие "особо важные персоны", в честь юбиляра утроили музыкальный фестиваль.

А что писали о Церетели, когда его травили, как Ростроповича?

"Какофония форм и грандиозность содержания составили каменное, бронзовое и железобетонное единство".

"Искусство Церетели: числом поболее, ценою подешевле".

""Трагедия народов"" превратилась в трагедию Москвы".

"От церетелевского лома нет приема".

Петра окрестили каннибалом, так как свиток в руке царя кому-то напомнил…берцовую кость. Обвиняли художника в плагиате, что якобы "заимствовал идеи", "выкупал за бесценок чужие работы" и выдавал как собственные.

"Наверное, нет ни одного крупного политического деятеля, который бы не получил от Церетели свой портрет на эмали. Список возглавляют Ельцин, Черномырдин, Горбачев, Шеварднадзе, Клинтон, Буш, мать Тереза, король Хуан Карлос, принцесса Диана".

Все здесь ложь, никому из названных "особо важных персон" — он не преподносил "портретов из эмали".

Такие наступили времена при Ельцине, который не обращал внимания на все, чтобы о нем не писали, обвиняя в "геноциде русского народа", коррупции, "предательстве России". Лужков в отличие от президента по каждому факту клеветы обращался в суды и всегда выигрывал процессы о защите чести и достоинства. Но штрафы и опровержения не компенсировали нанесенного удара по его репутации, что стало очевидным в дни предвыборной борьбы 1999 года. Тогда на Юрия Лужкова посыпались с экрана ТВ обвинения в убийстве и всех мыслимых грехах. Пока суды выносили приговоры — выборы закончились, многие избиратели в регионах поверили в клевету и на выборах в парламент отвернулись от мэра Москвы и бывшего премьера России. Лужков, когда страсти вокруг Петра достигли апогея, настойчиво советовал Церетели обращаться в суд, но тот, при всем уважении к другу, этому совету не последовал.

В конце декабря, когда по традиции берут интервью у всех, кто отличился в истекшем году, «Известия» впервые обратились к художнику. Когда речь зашла о Петре, он не преминул высказаться, что одряхлевшую традицию, которую начали в ХIХ веке памятниками Пушкину и Гоголю, пора сломать: "Надо дать простор свободной композиции и свободной пластике".

Хочу процитировать строчки из той публикации: "По данному конкретному творению, Петру, гордость скульптора вызывает то обстоятельство, что высота Петра до кончиков пальцев целых 60 метров. В Москве выше только космическая стела у ВДНХ, сказал Церетели, но с этим глупо спорить.

Так или иначе, но если у случайного прохожего спросить, какого художника он знает, то любой отныне назовет Зураба Церетели. Если это не признание, то уж точно всенародная слава", — заключали «Известия».

В том же декабре в 20 округе Парижа, считающемся Монпарнасом ХХI века, где живет свыше трех тысяч художников, прошла церемония награждения. Церетели присудили "Бронзовую медаль города Парижа". Ее вручают "выдающимся личностям в сфере культуры, науки и медицины".

После церемонии радостного художника пригласили официально в Париж для проведения наглядных уроков по живописи и скульптуре. Их по традиции проводят в зале столичной мэрии сразу для 2000 молодых художников. Таким образом, предстояло вернуть французам долг, взятый в прошлом. И сделать то, чем в свое время занимался Пикассо на курсах по развитию фантазии, куда посчастливилось попасть в молодости.

Вот чем закончилась для героя книги эпопея Петра.

Кажется, что Петр давно стоит под парусами. Его показывают зарубежным гостям. Им нравится, они просят на память сувенир — маленького Петра. "Иностранцы от нашего Петра приходят в неописуемый восторг. Американская статуя Свободы по сравнению с московским Петром — просто халтура. Там чеканка, здесь литье". Это слова архитектора Владимира Будаева, он за них отвечает, его мастерская имени Анатолия Полянского выполнила проект памятника. Англичанам, группе "Роллинг Стоунз", понравился стометровый великан. О чем они сообщили преследовавшим знаменитостей журналистам.

Едут провинциалы посмотреть, о чем так жарко спорили в столице.

После урагана, вырывавшего вековые деревья с корнем, позвонили из редакции, где так противились появлению Петра, и поинтересовались — не рухнул ли монумент под напором ветра.

Он устоял и устоит под напором любого ветра.

В числе первых известный московский артист Михаил Державин сказал то, что думали многие:

— Что касается памятника Петру I, я считаю, что такой монумент давно должен был появиться в Москве.

— И Церетели будет изучаться, — утверждал профессор доктор архитектуры, проректор знаменитого МАРХИ Илья Лежава. Его слова напечатали в газете в порядке плюрализма среди пророчеств иного рода весной, когда многим казалось, Петру в Москве не стоять.

Спустя год после открытия, "Вечерняя Москва" провела опрос на тему: "Привыкли ли вы к памятнику Петру?" Три известных московских писателя и профессор истории ответили: "Привык!" В их числе оказался Аркадий Арканов, из племени сатириков, не щадивших автора.

— Привык. Более того, памятник не раздражает меня, если его не рассматривать с точки зрения эстетики и правдивого реалистического изображения образа Петра. Самое простое, что мы всегда умели и умеем сносить. Я противник уничтожения всяких памятников, даже если они кому-то и "бельмо в глазу".

Тогда все высказывались сдержанно, с оговоркой, даже те, кто привык к Петру, и он им нравился, словно искали своему невольному чувству оправдание. И находили его не столько в достоинстве монумента, сколько в особенностях Москвы.

— Привык. Москва — это такой город, который переваривает любые стили. Самые ужасные уродства растворяются в этом контексте", — так выразил свое отношение писатель Владимир Сорокин.

— Я к нему, наверное, привык, — привожу слова Григория Остера, потому что его никогда вблизи не рассматривал. Стоит себе памятник и пусть. Издалека все памятники одинаковые. Ну, а если кого-то пугает размер, тот может отойти от него подальше, и все будет в порядке. И вообще ни к каким памятникам близко подходить не стоит.

— Привык. Лично мне памятник не мешает. Мы мастера все разрушать, придет время — и этот памятник станет историей нашего города, — в 1998 году выразил уверенность доктор исторических наук профессор Борис Поздняков.

Далеко не все высказывались так, не все. Лютой злобой, неистраченной в бою с Петром, наполнялись образы публицистов, поражая эрудицией, для которой не нашлось достойного применения. Вот отрывок из статьи, написанной не иначе как потомком разрушителей памятников "царям и их слугам".

— Петр Церетели — неживое творение, вышедшее из-под контроля и зомбированное на жизнь. Во всей его повадке, в воровстве доспехов у великих статуй — или газетки у статуй Ильича (хорошо, что не кепки); в попирании ногами города, красноречиво возведенного на палубе; в нанизывании андреевского флага на носы трофейных кораблей — и в иллюзионном превращении этого флага в пиратский, по цвету чугуна, — во всем сквозит жест мятежа, холопской узурпации имущества и ударения себя в тугую грудь с тарзаньим криком. Любую мировую символику это чудовище примеривает без разбора, как злодей, дорвавшийся до сундука с добром. Замечено, что головы орла, сидящего на окончании бушприта, увенчаны одна короной, а другая митрой. Это не просто клиника: теми же уборами увенчан был достигший земного рая Данте. Так и видишь, как подземельное исчадие выхватывает их у Вергилия и само же водружает себе на обе головы (державный герб тут, уж конечно, ни при чем).

С таким же пафосом можно было в "воровстве доспехов у великих статуй" обвинять автора "Медного всадника", взявшего их у римских императоров.

Спустя год отношение к Петру еще более потеплело. Социологи выясняли какие памятники любят москвичи. Чемпионом, как следовало ожидать, оказался памятник Пушкину. Но вряд ли кто ожидал, что на пятом месте после Минина и Пожарского окажется монумент Победы на Поклонной горе, а на седьмом месте Петр, опередивший Триумфальную арку, "Рабочего и колхозницу" и памятник Суворову в Москве. Еще более неожиданно появилось пришедшее из города "Медного всадника", Санкт-Петербурга, признание в любви, высказанное публично Михаилом Чулаки:

— Над площадями и гладями вод царит Церетели. Отличным тоном считается ругать его Петра. И напрасно: такой большой памятник не может не стать великим. Сменится всего-то поколение-другое, всосет с детским питанием картину сего Колосса Московского — и ничего прекраснее не смогут вообразить благодарные потомки. Царь-реформатор у штурвала гордого памятника, призванного бороздить океаны, но возвышающийся над берегом узкой извилистой речки — это ли не гениальный символ пореформенной России?!

Именем Петра появилось предложение назвать безымянный остров, где установлен памятник.

— Петр на ногах стоит крепко! — теперь рекламируют свою фирму строители, сделавшие фундамент монумента. Они забили в твердь известняка на глубину 20 метров 25 железобетонных свай, каждая из которых имела метр в диаметре. "Влюбленность в творение Церетели у бригады — заболевание профессиональное. До Петра монтажники-высотники с такой же искренностью полюбили памятник на Поклонной горе. "Там работать было комфортнее, но не так интересно", — признались верхолазы. Они сожалеют, что внутри столпа нет лифта, на котором можно было бы подниматься всем на верхнюю площадку, к маленькому Санкт-Петербургу в бронзе, чтобы увидеть его и панораму Москвы с птичьего полета. Этого хотел и автор, да только ему не дали задуманное сделать. К Петру, чтобы увидеть колоссальную инженерную конструкцию, стремятся из разных изданий, пытавшихся в свое время демонтировать монумент. Теперь пишут с удивлением, что на ветру Петр стоит неколебимо, какой он большой, какие у него "разной величины вращающиеся флаги, которые в большом количестве символизируют мощь России и величие царя".

— Я к Петру привык, как французы к Эйфелевой башне. Так признался один из современных властителей умов Лев Аннинский. Он вряд ли аплодировал Церетели в трудные дни, когда Петр в мучениях поднимался над землей. Стоять ему на ней долго. А автора официально письмом мэра Махачкалы позвали весной 2002 года на берег Каспийского моря. Там дагестанцы хотят установить свой памятник Петру, которому предки вручили ключи от городов. О чем они до сих пор не жалеют.

Пройдет время, появятся стихи, достойные бронзового Петра. Пока их нет, я позволю себе закончить эту главу своим четверостишием:

Конец одиннадцатой главы