"Звенит слава в Киеве" - читать интересную книгу автора (Озерецкая Елена)

Глава XV. МАДЛЕНА ДЕ ГЕМЕНЭ

— Где ты всё пропадаешь, Андрей? — спросила Анна, откладывая в сторону своё рукоделье. — Я за тобой раза три посылала.

— С Жаком гулял вот…

— Вижу, — засмеялась королева, — глаза вон опухли, почитай что и не раскрываются. Как видно, французские вина тебе приглянулись не хуже медов киевских?

— Не очень я и меды пивал, да и до вин французских не такой уж охотник. А от приятелей здешних мне отбиваться не след. Сама знаешь…

— Знаю. Много чего нам не след. И тебе, и мне…

— А что это ты работаешь, Ярославна? — желая переменить разговор, спросил Андрей.

Анна оживилась.

— Герб свой вышиваю, что для себя выбрала. Погляди-ка!

На куске атласа Андрей увидел вышитые рядом две стороны герба. На одной стороне толпились французские лилии, как и следует для герба королевы. А на другой — сердце Андрея забилось — маленькая женская корона венчала такие знакомые, широко раскрытые крепостные врата.

— Узнал, видно? — Голос королевы прозвучал тихо и грустно.

— Как не узнать, Ярославна? Киевские Золотые ворота.

— Да. Далеко они от нас, Андрей, ох, как далеко… Ты вот много лучше меня Париж знаешь, а видал что-нибудь такое ж прекрасное?

— Не видывал.

— А много ль ты уж про жизнь здешнюю узнал? Что батюшке рассказывать станешь?

— Многое здесь чудным бы князю показалось. Знаешь ведь, как заботлив он до купечества: и подворья для них ставит, и стражу для охраны даёт. Парижским же купцам только и гляди, чтоб свои же дворяне не пограбили. По ночам на улицах такое деется — безоружным и не суйся.

— Ну, а народ как?

— Что ж, Ярославна, и у нас смердам не больно сладко живётся. Однако ж французским сервам намного хуже. Шагу не ступи без пошлины — то сеньору плати, то королевским стражникам. Мытный сбор дерут у каждых городских ворот, да и чтоб из улицы в улицу перейти, тоже платить надобно. Налоги, конечно, есть и на Руси, без того не бывает, да и немало их, но всё-таки не столько, как здесь. Нищ народ во Франции…

— Видала я, как ехала-то сюда, — в деревнях всё домотканое да латаное-перелатаное, цвету тёмного, ни одной женщины даже в алом либо в синем платье не заметила..

— Не из чего им платье-то шить.

Андрей замолчал. С новой силой охватила его тоска по родной стороне, хоть никогда она и не проходила. Так, иногда, в шуме придворной жизни, среди весёлых приятелей, стихала немножко. А по ночам, когда всё затихало вокруг и только оклики стражи будили тишину, тоска эта прямо глодала его сердце.

— Давно я хочу поговорить с тобой, Андрей, — продолжала Анна, — вижу ведь, что хоть и весел ты, а в душе у тебя не светло. Тоскуешь?

— Бывает, Ярославна. Не дома ведь…

— А от тоски, говорят, одно верное лекарство есть.

— Какое ж?

— Жена молодая да красивая… Погоди, не дёргай головой-то. Вчера мы с Генрихом про тебя рассуждали. «Пусть, — говорит, — женится у нас, семью заведёт, я и надела для него не пожалею, и титул дам графский».

— Титул мне не надобен, да и надел тоже. А пожалуй, что и жена ни к чему…

— Да ты хоть спроси, кого приглядела-то я?

— Кого ж?

— Приятеля твоего сестрицу, Мадлену де Геменэ. Хороша она, да и богата. Опять же с дружком своим побратаешься… Ты мне сейчас ничего не отвечай. Дело не минутное, сгоряча не решается. Даю тебе неделю сроку, подумай хорошенько…

В дверь постучали. Вошла придворная дама в сопровождении пажа с подносом, на котором лежало письмо.

— Чужеземный купец привёз для вашего величества, — низко приседая, сказала дама.

Анна вскочила с прежней, совсем не королевской живостью и схватила письмо.

— От братца Святослава! — радостно воскликнула она. Андрей хотел выйти, но Анна удержала его.

— Ты останься, Андрей. Тоже, поди, хочется знать, что в Киеве делается, — быстро и весело говорила она, проворно распечатывая письмо. Но, едва бросив взгляд на затейливые, кириллицей выведенные строчки, всплеснула руками и зарыдала.

— Матушка! Матушка! На кого же ты меня покинула! — отчаянно заплакала королева Франции. — Почитай, Андрей, почитай, что братец пишет!

Андрей поднял выпавшее из рук Анны письмо.

Подробно и обстоятельно рассказывал сестре Святослав, что на Руси всё, слава богу, хорошо и тихо, только княгини-матери уж нет больше. Поехала она навестить своего родственника, Рогволода, в город Альдейгабург, да вернуться оттуда не довелось. Там скончалась, а похоронена, как сама наказывала, в Новгороде, под полом новгородской Софийской церкви. Батюшка сильно об ней горюет: для того писать ему, Святославу, наказал, у самого духу на то не хватило…

Придя в свои покои, Андрей сел у камина и, глядя на весёлые языки пламени, задумался. Ишь что придумала Анна! Жениться… ему и на мысль того не приходило.

Мадлену де Геменэ он встречал на пирах королевских, случалось — и на охотах. Хоть и не скакали французские дамы на конях, как Анна, а за охотниками на повозках езживали.

Красива, ничего не скажешь, только горда больно. Однако ж с ним, с Андреем, не гордилась. И разговаривала, и смеялась, и повидаться выходила, когда он у Жака гостил. Жак даже посмеялся как-то: «Милостива к вам, Андрэ, наша красавица. Мало кого она своим обществом балует!»

Не раз певала при нём Мадлена, и глаза её вовсе не сурово на него поверх лютни[10] глядели. А однажды, когда он ноднял оброненную ею розу и, как полагалось по вежливости, спросил, нельзя ли ему ту розу себе на память взять, Мадлена взмахнула длинными ресницами, зарумянилась и сказала: «Возьмите, господин Андрэ». Где, кстати, та роза? Не упомнишь, куда и сунул её…

Пальцы Андрея задумчиво вертели перстень с Перуном-камнем. То совсем другое было, не забудешь. Ах, Предсла-ва, Предславушка! Где ты? Жива ли? Вспоминаешь ли когда-нибудь? Не заменят глаза французской красавицы твоих тёмных очей…