"Роберт Домманже. Дрессировка Фрама" - читать интересную книгу автора

когда уже заяц встречается редко и куропатка становится строга, для того,
кого беспокойный сосед не будет раздражать, - судьбою назначен легкий
пойнтер и то громадное наслаждение, которое дает пользование им.
Настал ноябрь, дует северный ветер, погода стоит сухая. Чтобы увеличить
шансы на успех и не быть вынужденным прерывать прогулку, ожидая, пока
полуденное солнце согреет дичь и тем сделает ее более ленивою, мы выходим из
дому не ранее десяти часов и делаем большой круг, чтобы подойти к полю, где
мы предполагаем охотиться, с юга. Выйдя из дому, мы встречаем знакомого
охотника, чей эпаниэль, работая в двадцати шагах, не пропустит ни одной
перепелки в гречихе, подаст, не помяв ни перышка, жаворонка, прихватит и
зайчика по следу, словом, можно сказать, "перл создания". При встрече
обычные разговоры: "Плохое время для охоты в поле, дичь не выдерживает,
куропатки срываются раньше, чем Медор может отметить их стойкой, сегодня вы
ничего не сделаете с вашим скакуном". И Квин получает презрительный взгляд,
сопровождающий маленькую речь, которую мы слышим в тысячный раз. Но мы с
Квин являемся философами, поэтому, несмотря на то что наш приятель любезно
предупредил нас, что он уже выходил все места, мы двигаемся в путь, держа
нос против ветра. "Квин, иди". Наш пойнтер отправляется во всю прыть,
расстилаясь в поиске направо и налево, и, не находя ничего; идет все шире и
шире. В десять минут поля, на которых наш приятель топтался более часа, были
обысканы, а сами мы прошли каких-нибудь пятьсот метров там, где он должен
был выходить, быть может, пять километров. Вдруг мы видим, что Квин
потянула, и, в тот же самый момент, поднимается выводок в шестидесяти метрах
от нее; собака ложится, посматривая на нас, она чувствует, что провинилась и
что мы не будем довольны, не имея возможности стрелять; действительно, мы
начинаем ее бранить, делая вид, что рассердились; мы прекрасно знаем, что
она не виновата, но большая осторожность послужит лишь ее успеху. "Иди".
Снова начинается быстрый и методичный поиск; порой собака останавливается с
высоко поднятой головой, захватывая ветер, и затем идет еще быстрее; два
раза поднимаются выводки, затем вскакивает, не будучи отмечен стойкой, заяц.
Мы продолжаем подвигаться вперед, с ружьем на плече, любуясь работой нашего
пойнтера. "Он выметет все начисто", - думает наш приятель, эпаниэль
которого, прогалопировав несколько минут спустя за стрелянным не в меру
зайцем, спарывает всю попадающую в поле дичь. В этот момент между нашими
собаками та разница, что дичь, подымающаяся из-под Квин, не подпустила бы
ближе и охотника с самою лучшею собакою, работающею в тридцати метрах перед
ним, тогда как дичь, спарываемая Медором, быть может, была бы нами бита.
Вдруг Квин остановилась, запах дичи только что поразил ее обоняние.
Подняв высоко голову и оседая на зад, она продвигается шага на три вперед и
остается неподвижной в скульптурной позе; она на стойке, но она сделала эту
стойку, едва только ветер донес до нее запах еще достаточно горячий, чтобы
убедить ее в присутствии притаившейся перед нею дичи. Не торопясь, мы идем в
обход, направляясь к точке, лежащей в шестидесяти шагах впереди собаки; мы
идем медленно, стараясь оставаться незамеченными, с ружьем, готовым ко
вскидке, и с полной уверенностью на успех, ибо имея, таким образом, дичь
между Квин и собою, семь раз из десяти мы будем иметь возможность стрелять в
меру. Порывается пять куропаток, бах! бах! одна упала, мы поднимаем ее и
расточаем ласки нашему пойнтеру, тотчас же снова начинающему свой
стремительный поиск. Еще несколько выводков порвалось без стойки, и
немудрено, ведь такая сушь и холодина. Но что это там, в трехстах метрах, на