"Юрий Осипович Домбровский. Ручка, ножка, огуречик..." - читать интересную книгу автора

смертно напряжен, и эта его напряженность словно создавала в комнате,
обитой белой клеенкой, незримое, но тягостное силовое поле.
"Да, этот, верно, загрызет сразу", - подумал писатель.
- Сейчас ему будет ящичек с крышечкой, - улыбнулся румяный. - Сыграет
он в него. Хватит, повредил, поклеветал, попил нашей кровушки, падло.
Писатель хотел отскочить, но не мог, хотя ноги стояли совершенно прямо,
не двигались, словно в силовом поле. В это время что-то железное и
неумолимое сдавило ему шею и раздавило горло. Он даже крикнуть не успел,
только подавился кровью. Очевидно, книголюб был выдающийся мастер своего
дела. Ослепительный, горячий, багровый свет, целая пелена его еще какие-то
доли секунды стояла перед ним, но не в глазах уже, а в мозгу, но тело его,
за долгие годы, привыкшее ко всему, даже к смерти, было еще живо и
отвечало злом на зло. Книголюб переломился от страшного удара ногой в низ
живота. Тиски распались. "Ну", - сказало тело, мгновенно отскочив и
прижимаясь к стене. Оно было ужасным - в крови, в какой-то липкой гадости,
багровое, с глазами, вываливающимися из орбит. Все это произошло в
считанные секунды. Румяный вскочил, схватился за карман, но сразу же сел
опять. И тогда лошадиный с криком "врешь, гад!" бросился к прижавшемуся к
стене, все еще страшному и готовому к смертной схватке человеку. Он
запустил в него плоским пресс-папье, и оно угодило острым углом прямо в
висок. Тело рухнуло на колени. Но когда лошадиный подлетел, чтобы ударить
еще, оно, тело, схватило его за ногу и подсекло. Они покатились по полу.
Лошадиный сразу оказался внизу. И тогда румяный подошел и четким, хорошо
рассчитанным движением ударил находящегося сверху лангетом. Удар точно
пришелся в ямочку на затылке. Руки разжались Комок распался. Румяный
ударил еще в то же место. Лошадиный встал. С него текло. Он весь зашелся в
кашле А румяный наклонился и профессионально - при повороте у него вдруг
сверкнул багрянцем медицинский значок - пощупал пульс, потом заглянул в
быстро потухающие глаза.
- Все, - определил он.
- Ну спасибо, молотки, - просипел книголюб, разгибаясь и переводя
дыхание, - только отойдите, отойдите! Видите, тут все заляпано! Эх, черт!
Вот что значит не подготовиться. Ведь свободно убить мог, гад! Сейчас
машина подойдет. Она рядом с нами ехала. Я ей вышел просигналил.
Лошадиный стоял и смотрел. Ему здорово попало.
Дышал он с каким-то свистом и всхлипом.
- Ух! - сказал книголюб с ненавистью и врезал носком ботинка по виску
трупа. - Ух, гад! - Он ударил еще и еще, но голова только мягко
перекатилась по клеенке.
Лошадиный стоял, рот у него был полуоткрыт, зубы блестели.
- Здоровый! - сказал он. - Вот уж никогда не думал, что он с вами
поедет. "Приходи, мужик". - Не поймешь, что особенное прозвучало в его
голосе и в этих словах. Но оно точно прозвучало. Поэтому книголюб поглядел
на, него.
- А ты сядь, сядь, а то весь дрожишь, - сказал он. - Куда он тебя
ткнул-то? Эх, стрелять тут нельзя.
- Со мной по телефону говорил, ругался, мужиком назвал. Эта к нему
прибежала, уговаривала, плакала, я все слышал, - нет, пошел. Букет ей еще
нарвал, одуванчиков. Разве такого уговоришь?
- Да что ты, жалеешь его, что ли? - рассердился книголюб. - Мало он