"Юрий Домбровский. Записки мелкого хулигана" - читать интересную книгу автора

нетрезвую женщину. Он хотел ее оставить одну в комнате и уйти. Когда мы
стали протестовать, он обругал нас нецензурно, сказал, что он писатель и что
ему все дозволено. Поэтому - мы просим..."
Последнее - постановление милиции на форменном, так сказать, фирменном
бланке. Это бланк о применении закона от 19 декабря 1956 года.
Заключение: "Зам. нач. отд. Доставить дело в суд вместе с личностью
Домбровского". И, наконец, бланк и в нем - "10 суток".
Адвокат закрывает дело.
"Писать, конечно, можно, - говорит она, - но, по-моему, Юрий Осипович,
у вас вряд ли что выйдет".
Что ж, может быть, и верно, вряд ли что выйдет. Но писать я обязан.

* * *
Женщину, которую я привел к себе в комнату, жильцы нашего дома знают
уже лет двадцать. Едва я лет восемь тому назад приехал в этот дом и
поселился в этой квартире (откуда чуть не буквально сбежал мой
предшественник - поэт Сидоренко), как мне рассказали: в нашем подвале
притон, там живет преступная женщина. Она вечно пьяна. У нее двое детей.
Было четверо, но двоих из них она не то подбросила, не то придушила. В
общем, пропали дети. В подвале пьют, скандалят, убивают. На пожарной
лестнице недавно повесился какой-то мужчина. Ее рук дело! И не повесился он,
а его повесили. В общем, не баба, а черт. Так мне рассказали соседи. В своей
жизни чертей я видел уже предостаточно; мест, "где вечно пляшут и поют", -
тоже. Поэтому даже интереса эта "соблазнительница" и ее притон у меня не
вызвали. Познакомился с ней лет через пять и совершенно случайно: около
нашего парадного постоянно играли две девочки, и каждый раз, проходя, я
давал им то гривенник, то конфетку, то печенье, то иллюстрированный журнал,
то детскую книгу с картинками. Ведь они с такой радостью бежали мне
навстречу и кричали: "Здравствуйте, дядя Юра!" Конечно, не всем детям можно
что-то давать на улице, не каждой бы матери, верно, это понравилось бы. Но
этим детям нужно было все: и печенье, и гривенник, и книжечка Пушкина, и
даже просто ласковое слово, когда у меня не было с собой ничего. Я понял это
сразу. Сколько лет было этим девочкам? Ну, наверно, пять одной и четыре
другой. Когда им исполнилось лет десять, я как-то узнал (мы почему-то
никогда с ними о жизни не разговаривали), что они и есть дети той страшной
женщины, которую боятся жильцы и избегают "порядочные". Узнал я и ее фамилию
- Валентина Арутюньян. А потом она меня вдруг сама остановила на улице.
Я увидел немолодую низенькую женщину, хромую, плохо одетую, истощенную
и бледную (помните "Прачек" Архипова? Ту фигуру на переднем плане?), которой
иногда даже и по улице пройти трудно, так она хромает. Это было так
разительно, что я уже заинтересовался по-настоящему, и отсюда началось мое
грехопадение: я спустился в подвал к "неприкасаемым".
То был поистине страшный подвал. Страшный не своей нищетой и ветхостью,
а каменным холодом. Все текло и сочилось. Не было даже отопления. Как можно
жить зимой здесь - я так не понимаю и до сих пор. Я не хочу ни осуждать, ни
оправдывать эту женщину, но все страшное оказалось ложью: и убитые дети, и
повешенный, и разбой, и даже, как ни странно, притон. Пьют здесь не больше,
чем везде в подвалах, то есть все-таки порядочно. Заходят сюда тоже многие,
либо товарищи ее сожителя (или мужа, как хотите, я что-то вконец запутался в
этих различиях), либо подруги самой Валентины Арутюньян (подруг у нее