"Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 6." - читать интересную книгу автора (Гончаров Иван Александрович)

***

Представители зарубежного театра впервые обратились к тексту романа в 1963 г. Комедия М. Кювелье «Oblomov»,3 впервые показанная в рамках конкурса молодых французских театров (11-27 июля 1963 г.; Париж),

442

была затем поставлена в театре-студии на Елисейских полях и выдержала до 100 представлений. В пьесе использовался материал частей первой – третьей романа, роли исполняли: Обломов – М. Кювелье, Штольц – Р. Жаке, Захар – М. Шампель, Ольга – Т. Кантен, хозяйка (Пшеницына) – О. Барруа.1 Постановка имела несомненный успех, вследствие чего широко освещалась парижскими газетами.2 Избранный режиссером и сценаристом жанр пьесы (комедия) во многом приближался к той ее разновидности, которая имела наиболее богатую традицию в национальной драматургии, – к комедии характеров.

В прессе неоднократно отмечалось сходство комедии Кювелье по роману Гончарова с пьесами Мольера,3 а характер Обломова постоянно сопоставлялся с характером главного героя из знаменитого «Мизантропа». Одна из статей так и называлась: «Альцест, который принял бы решение спать».4

Отечественным откликом на это событие стала статья в журнале «Театр», автор которой писал: «До 1963 года знаменитый герой Гончарова Обломов был известен во Франции лишь специалистам в области русского языка и литературы. ‹…› Но в этом году постановка „Обломова” на французской сцене стала „гвоздем” сезона. Не только „весь Париж”, т. е. так называемая избранная „элита”, упивается сейчас свежим словечком „обломовщина”. Слово это, так же как имена Обломова и Гончарова, стало известно всем французам.

Пьесу по мотивам романа Гончарова написал и поставил в студии на Елисейских полях молодой актер, сценарист и режиссер Марсель Кювелье. ‹…› несмотря на неизбежные сокращения и неточности, Марсель Кювелье,

443

сам играющий Обломова, создал спектакль честный и самого высокого качества».1

В отличие от французской постановки спектакль «Oblomoff, portrait of Russian gentleman», поставленный в Лондоне в следующем 1964 г., получил негативную оценку советской прессы. В статье «Модернизированный „Обломов”» говорилось: «Одевание, раздевание, медленное, нарочито подчеркнутое обыгрывание всех деталей туалета. Что это? Выступление новой дивы мюзик-холла? Или демонстрация ультрамодных фасонов нижнего белья? Нет, это пьеса по роману Гончарова „Обломов”, сценарий для которой написал и „по-своему осмыслил” Рикардо Арагно ‹…›. Лежание в постели, обжорство, жалостливые разговоры с самим собой (сценарист не смог сохранить мастерски написанные диалоги Обломова и Захара и заменил их монологами, идущими параллельно) – к этому, в сущности, сводится вся пьеса. Примитивная жизнь примитивного существа, которого и человеком-то не назовешь, – таким представил Рикардо Арагно Обломова английскому зрителю. ‹…› Незадачливый сценарист не пожелал вникнуть и разобраться, где причина, где следствие, и, кроме того, имел очень смутные представления о России первой половины и середины XIX века. ‹…› Западный театр и кино нередко ‹…› кормят зрителя пресловутой „клюквой”, давно уже набившей оскомину».2

В 1968 г. к «Обломову» обратился известный баварский драматург Ф.-К. Крёц, осуществивший совместно с А. Загерером драматизацию романа Гончарова для Бюхнер-театра (Мюнхен).3 В спектакле, постановщиком которого являлся Загерер, активно использовались технические средства, заменяющие актеров. Их применение являлось результатом прочтения Гончарова с позиций авангардной эстетики, в соответствии с которой действие романа происходило в пограничном между действительностью

444

и мнимостью мире сна: «…схемами являются не только Штольц и Ольга. Мечтатель Обломов тоже нереален (и в этом концепция спектакля окончательно запутывается) – его голос мы слышим с магнитофона, а его изображение бросает на сцену вращающийся проектор. Не только общество есть представление Обломова, но и сам Обломов всего лишь проекция представлений общества о нем. ‹…› реальным действующим лицом оказывается только слуга Обломова Захар, так как именно он обслуживает магнитофон и проектор, являясь, таким образом, создателем своего господина, а не образом из мира его снов».1 Обобщенный визуально-драматический ряд мюнхенской постановки основывался на безупречном соблюдении диалогов первоисточника в пьесе,2 которая в дополненном и отчасти переработанном Крёцем виде ставилась различными театрами Германии в 1980-1990-х гг. (см. ниже).

К 1968 г. относилось действие кинокартины швейцарского режиссера С. Шредера «О, как Обломов!», демонстрировавшейся в одной из внеконкурсных программ Каннского фестиваля 1982 г. Фильм Шредера не являлся экранизацией романа. Заимствование ограничивалось применением гончаровского мотива «лежания на диване», взятого создателями фильма в качестве сюжетообразующей модели, и использованием фамилии гончаровского героя в функции эмблемы в заглавии фильма.3

В 1989 г. «Обломов» ставился в Швеции (театр «Фриа протеатерн»; Стокгольм) и Германии («Принц-регент-театр»; Мюнхен). Спектакль в постановке главного режиссера «Фриа протеатерн» С. Бёма «вызвал не просто живой интерес, а настоящий взрыв».4 Шведские газеты писали о символической значимости спектакля, осуществленного на пороге 1990-х гг., когда «Восток наконец пробуждается от обломовского сна и принимается за работу».5 Отмечая

445

блистательную игру актерского ансамбля, критики писали также об особой – возможной только при условии хорошего звания классики – «литературной» выверенности инсценировки Бёма: «Стокгольмский театр в равной мере владеет и гротеском, и трагедийными интонациями ‹…›. Выделяя общечеловеческое в постановке, режиссер и актеры отнюдь не отказались от русских корней произведения. ‹…› Обломов в исполнении Свена Вольтера – вселенский философ, но сомнения и страдания его души не оторваны от русского фона ‹…› Карина Лидбум играет Ольгу так, будто никогда в жизни не расставалась с книгами Гончарова и Тургенева. Ну и Оке Линдстрем не смог бы так сыграть Захара, не знай он Толстого и Чехова ‹…› Штольц в исполнении Томаса Больме также отчетливо узнаваемый персонаж, прошедший по русской словесности».1

Мюнхенский спектакль являлся постановкой уже упоминавшейся пьесы Ф.-К. Крёца, осуществленной ее автором.2 Роли исполняли: Обломов – В. Райнбахер, Штольц – Г. Ром, Захар – Х. Гёбель, Волков – Г. Антхоф, Ольга – О. Григолли. Участниками спектакля являлись также музыканты из инструментального фольклорного ансамбля (аккордеон, балалайка, скрипка). Бездеятельность главного героя расценивалась в этой сценической версии как поступок. По мнению Крёца, «Обломов предпочитал деятельности бездействие не из-за природной лени и не из-за каких-либо социально-политических причин, а потому, что опасался ее непредсказуемых последствий. Он остается лежать в постели из-за обостренного чувства ответственности – чтобы не причинить никому вреда».3 В спектакле актуализировался

446

этический конфликт между двумя культурно-историческими укладами – эпохой «до» и эпохой «после» НТР. Носителем бездушного технического мировоззрения становился Штольц – «персонаж между профессором Унратом и Йозефом Геббельсом»,1 «генерал от прогресса», «карикатура на современного проповедника „наступления вещей”».2 «Штольц ведет войну против человечности, – писали журналисты, – его деревянная нога, которой он обязан железнодорожной катастрофе, не что иное, как боевая рана. Мы не сомневаемся, что такая война ведет к гибели скорее, чем бездействие Обломова».3 Режиссерская ремарка к действию была более сдержанной, она характеризовала Штольца как «бухгалтерского, брутального и очень немецкого» персонажа.4

В 1990 г. по английскому телевидению был продемонстрирован фильм, главным действующим лицом которого являлся Обломов. Фильм не был экранизацией, его основной задачей являлось исследование политической ситуации в Советском Союзе, поэтому Обломов представлял собою распространенный, по мнению создателей фильма, тип советского политика, предпочитающего удобства собственной сибаритской жизни огорчению и трудностям активной политической деятельности. Действие телефильма происходило на улицах современной Москвы. Роль англоговорящего Обломова исполнил американский актер Дж. Вендт, обращающиеся к Обломову москвичи говорили по-русски.5

В 1992 г. спектакль «Обломов», осуществленный силами итальянского Театро Стабиле ди Фриули – Венеция – Джулия, был показан в Триесте и Риме. Полемическим

447

адресатом этой постановки являлся хорошо известный в Италии кинофильм Н. Михалкова «Несколько дней из жизни Обломова». Режиссер Ф. Бордон возражал главным образом против идиллического живописания обломовщины. Созданная в его спектакле атмосфера запустения и упадка должна была свидетельствовать об «убожестве жизни главного героя» и «трагедии необретенного смысла жизни».1 Роль Обломова исполнил актер Г. Маури, Захара – Т. Скирцини, Штольца – Дж. Ланца, Ильинской – Л. Феррари, Пшеницыной – Б. Вальморин. «Кроме убедительно решенных образов главных героев, к достоинствам постановки следует отнести выразительную, хотя и традиционную, сценографию С. д’Осмо (кроме одного досадного «ляпсуса» – окна петербургской квартиры героя выходят на большой Кремлевский дворец (!)) и с большим вкусом подобранную музыку», – писали газеты.2

Парижскую постановку «Обломова», осуществленную Д. Питуазе на сцене Центра искусств Бобиньи в 1994 г., также сравнивали с фильмом Н. Михалкова. Русский рецензент писал о частном по своему характеру случае зависимости интерпретации роли Захара Ж. Прива от образа, созданного А. Поповым в киноленте Михалкова;3 французский критик, выстраивая более общую модель влияния, замечал разницу между положенными в основу этих драматических версий принципами инсценизации: «„Несколько дней из жизни Обломова”. Пятнадцать лет назад Никита Михалков, для предупреждения возможных недоразумений, дал своему фильму название, которое подчеркивало неизбежное несоответствие его роману. Доминик Питуазе не прибегает к подобного рода предосторожностям: с самого начала действия он утверждает право на радикальные преобразования, необходимые для перехода от одного эстетического порядка к другому. Он смело выступает против неизбежного разочарования ревностных читателей, не способных отказаться от ностальгии по роману, чтобы открыть для себя театральное действие под названием „Обломов”, и доходит в своем вызове до публикации

448

Программка спектакля «Обломов». Центр искусств

Бобиньи, Париж. постановка Д. Питуазе. 1994 г.

449

пьесы,1 ритм которой ясно обозначен подзаголовками актов («Часы», «Времена года», «Годы»), сложных для сцены, но необходимых для общего замысла драматурга. ‹…› В результате можно сказать, что Доминик Питуазе и Андре Маркович задумали настоящую сценическую адаптацию. В основном эта адаптация совпадает с уже имеющимися в романе диалогами, но вместе с тем включает в себя и повествовательные пассажи».2 Одним из этапов создания адаптации стала поездка Д. Питуазе в С.-Петербург и посещение отдела рукописей С.-Петербургской государственной театральной библиотеки, где им были просмотрены многие из хранящихся здесь рукописных сценариев конца XIX – начала XX в.

Главной особенностью сценической концепции Питуазе и Марковича являлось то, что действие пьесы постоянно соотносилось с текстом романа, либо воспроизводимым на заднике сцены, либо звучащим в исполнении чтеца: «…сцена – большая, правильной прямоугольной формы – начисто лишена уюта. Уютен один только диванчик-думка. В трех метрах от него – темная синяя чашка с золотым ободком, а в углу у края, вблизи от публики, – рассыпанные листы бумаги, пюпитр и деревянный стул. Над диванчиком – тусклая желтоватая лампа. Пол и низкие, чуть выше человеческого роста, стены затянуты бежево-серым холстом. Все прочее – во мраке. На холщовой стене проступают написанные от руки строчки романа: „В Гороховой улице, в одном из больших домов, лежал утром в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов”. Слова зажглись и погасли, погасла потом и лампочка. И снова зажглась: все осталось как было, прибавились только Обломов да шлепанцы перед диваном».3 Сценографом и художником по костюмам была К.-М. Люмьер, роли в спектакле исполнили: Обломов – Э. Пьер, Штольц – Ж. Прива, Захар – Ж.-П. Дюбуа, Ольга – К. Вуйез, Пшеницына – С. Лаббе, чтец – Н. Россье.

450

В качестве самой удачной актерской работы отмечалась роль Обломова в исполнении Э. Пьера.1 Образ Штольца впервые трактовался как образ искусителя («…он чертовски обаятелен, обаятелен именно как черт. Он рыж, одет во все черное. Его черные лакированные ботинки посверкивают как копытца»),2 что в свою очередь повлияло, по-видимому, на решение этой роли в спектакле театра «Русская антреприза» (см. выше).

В 1995 г. английский режиссер Э. Вайман поставил на сцене лондонского театра «Плезэнс» пьесу начинающего шотландского писателя С. Шарки «Oblomov. A slack Romance». Художественная задача драматурга состояла в сатирическом изображении образа жизни многочисленных эмигрантов в английской столице конца XX в. Единственным напоминанием о романе Гончарова были здесь фамилия главного героя, его русское происхождение и огромный диван, неизбежно сопутствующий эмигранту Обломову во всех перипетиях сюжета.3 Спектакль «Oblomov oder Freund Leidenschaften», шедший в том же году в Штутгарте (Германия), являлся очередной постановкой пьесы Ф.-К. Крёца, осуществленной режиссером К. Лоем на сцене «Театра в депо» (филиал Штутгартского государственного театра).4

В 1996 г. была опубликована сильно измененная, привлекающая техникой модернизации и отчуждения драматическая версия «Обломова» («Oblomows Traum»), написанная

451

Й.-М. Кёрблем.1 Композиция пьесы, жанр которой определялся автором как «немецкая драма по мотивам и при участии действующих лиц романа», представляла собой многоуровневый, изощренно выстроенный диалог участников, пытающихся выяснить, кто из них кому снится в условиях абсолютной допустимости какого угодно события (вроде убийства Захара и Ольги, временного превращения Тарантьева в собаку и т. п.); проблематика лишь отдаленно соответствовала проблематике романа и включала в себя наиболее обсуждаемые вопросы современности в области политики, социологии, литературы и науки. На протяжении всей пьесы персонажи Кёрбля рассуждали об эксплуатации, депрессии, кризисе идентичности, теории Дарвина, смерти Бога, полетах на Луну, проблемах теоретической физики, гигиене тела и пр.; используемый в речи героев текст Гончарова ощущался как цитата. Пьеса в виде сценического чтения исполнялась в 1996 г. на пробной сцене «Берлинского ансамбля».2

В 1999 г. в рамках С.-Петербургского Международного театрального фестиваля «Балтийский дом» был показан спектакль «Обломов. Пробуждаясь, мы умираем. Фантазия на тему романа И. Гончарова „Обломов”» итальянского театра «Понтедера». Драматургия и постановка спектакля принадлежали Р. Баччи (соратнику и единомышленнику основателя театра Е. Гротовского).

О спектакле писали: «Строго говоря, мы имеем дело с особым видом „монодрамы”, когда все, что видит зритель, суть лишь фантазии главного героя, а если и реальность, то через сознание этого героя пропущенная. В том, как показано в этом спектакле сновидение, чувствуется верность концепции „бедного театра” Е. Гротовского: никаких затемнений, никакого рапида и, уж конечно, никакой „загадочной” музыки. Пластическую партитуру составляют выверенно-легкие, почти балетные движения актеров, звуковую – пропеваемый актерами текст.

И то и другое кажется в спектакле значимым – именно

452

так, как воспринимается нами все происходящее во сне».1

Наиболее характерной чертой этого спектакля являлась абстрагированность происходящего на сцене действия от любого национального (в том числе и русского) контекста. В прочтении Р. Баччи классический роман русской литературы становился универсальной философской притчей о жизни и смерти человека. Главный герой – единственный неподвижный центр в окружающем его мятущемся мире, воплощал в себе последнюю возможность постижения этого мира. Такой подход неизбежно приводил к сокращению числа действующих лиц (Обломов, Ольга, няня, Захар, Штольц – исполнители: Д. Кастальдо, К. Капато, Дж. М. Корбелли, Р. Ловизолло, Ф. Пулео) и редукции темы обломовщины как в бытовом, так и в оценочном ее аспектах: к концу XX в. Обломов освобождался наконец от самого известного своего атрибута.

В конце 1999 г. на Югославском Международном театральном фестивале в Ужице был показан еще один спектакль «Обломов» (драматургия и постановка Е. Савина, Крнгорский народный театр).2

За последние десятилетия ясно обозначилась тенденция к эмансипации главного героя Гончарова от породившего его текста. Узнаваемость Обломова настолько высока, что не требует воспроизведения литературного первоисточника, а известность позволяет безболезненно встраиваться в любые культурно-исторические обстоятельства, что означает возможность моделировать новые тексты.3 Все это свидетельствует о вхождении гончаровского героя в общемировую парадигму литературных сверхтипов. И здесь в особенности важно, что первое знакомство зарубежного зрителя (и не всегда – читателя) с Обломовым чаще всего происходит именно в театре.

453