"Извек" - читать интересную книгу автора (Аладырев Святослав)

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Череп безмятежно скалил все, оставшиеся после Рагдаевского удара, зубы. Трава, полседмицы тому, утоптанная и залитая кровью, едва успела подняться, но звери, птицы и муравьи уже очистили головы трупов почти до блеска.

Эрзя пнул по круглой костяной макушке и с досадой глянул на толстого Мокшу. Тот, свирепея с каждым мгновением, развёл огромными ручищами.

— Ни черта не понимаю! Ежели мёртв, а ясное дело, что мёртв, то где кости!? А ежели жив…

— Да какой там жив! — буркнул Эрзя, переставая жевать ус. — Гридни всю округу объехали, в каждой хате побывали, никто и слыхом не слыхивал, ни о живом, ни о раненом.

Он обвёл глазами склон, заваленный разлагающимися останками и обломками оружия.

— Сам погляди, рази тут выживешь?

— Но мослы-то! Мослы—то где?! — вспылил Мокша. — Сквозь землю провалились? Или может дождём смыло, Ящер задери-прожуй-выплюнь! Князь тризну собирает, а тризна[3] без мертвеца…

— Что сказка без конца, — согласился Эрзя. — Однако, поехали! Рагдая тут нет, а от запаха здешнего уже с души воротит, скоро завтрак упущу.

Он тряхнул чубом, подбросил на ладони мятый железный лепесток — единственное, что нашли от старого приятеля, молча двинулся к лошадям. Запрыгнув в седло, скользнул взглядом по склону с редкими берёзками и двинул шпорами, посылая битюга вдоль берега. Когда за поворотом показалась лодья, сзади донеслись сердитые сетования Мокши. Великан старательно настёгивал конягу и загибисто ругался, украшая родную речь ромейскими и хазарскими узорами.

Осадив возле воды, махнули молодцам, чтобы держали сходни, поволокли жеребцов по прогибающимся доскам. Зацепив уздечки за мачту, пробрались на нос, уселись на отполированный штанами брус. Четыре пары вёсел дружно врубились в Днепровскую волну и челн направился к Киеву. Губы Мокши беззвучно двигались. Полный досады взор то чиркал по усердным гребцам, то скользил по удаляющемуся берегу, то утыкался в угрюмое лицо Эрзи. Молчун, глядя себе под ноги, жевал льняной ус и лениво поглаживал навершие меча. Кони раздували ноздри, пугливо таращились на воду.

Попутный ветер облегчил работу гребцам и скоро кормщик ловко вывернул борт к почерневшим мосткам. Едва сходня шоркнула по настилу, цепкие пальцы дружинников уже тянули уздечки. Взобравшись верхом, прямо с мостков взяли в галоп. Придержали коней только на въезде в город, влетев в обычную полуденную сутолоку.

За воротами, заметили над толпой светло-русые волосы Извека. Крепкий дружинник, задумчиво теребил короткую бородку, покачиваясь в седле Ворона, чёрного поджарого жеребца с необычно крупными ушами. Эрзя с Мокшей направили битюгов навстречу. Подъехав, вскинули руки.

— Как живёшь, Cотник?

— А кому теперь легко! — отозвался тот подслушанной у ромеев фразой. — Нам сотникам жалиться зазорно.

Он улыбнулся привычному прозвищу, которое частенько заменяла имя. Сам Владимир, путая кличку и должность, всё чаще называл Cотником.

— Вы-то как? Не заскучали?

— У Владимира не заскучаешь, — буркнул сухопарый Эрзя.

— Ага, — поддакнул Мокша. — То подавай щит с ворот Царьграда, то тризну по павшему, который щит добывал. А павшего нет!

— Рагдая? — переспросил Извек и посерьёзнел. — Так и не нашли? Негоже…

— Куда уж хуже, — нахмурился Эрзя, доставая стальную чешуйку доспеха. — Вот всего и осталось. Случаем нашли, в берёзе торчала. Видать ударом сорвало.

Сотник взял лепесток, пригляделся к маленьким отверстиям, протянул обратно.

— Рагдаевская! Таким тонким шнуром, боле ни у кого доспех не вязан…

Мокша качнул седеющим чубом, глянул на Сотника и притороченную к седлу пухлую суму.

— Сам-то далёко едешь? Тут большие дела грядут, того и гляди на Царьград двинем…

— Видать вы здесь нужней, ежели дела. — съехидничал Извек. — А таким, как я, надоть молодняк на отшибах учить. Окромя ж меня, некому.

— Ну ведь и правда некому, — прогудел Мокша. — От тебя вон какие молодцы прибывают: звери, а не люди. Прочие такого не могут, а посему молодь тебе наущать. Тем паче, что Перуновы тайны, сам Селидор[4] тебе открывал, так что знаешь…

— Знать-то знаю, однако, зимой, в глуши уж больно маетно. Ни тебе пойла доброго, ни ваших пьяных рож рядом, с тоски сдохнуть можно. Опять же, из сотни землепашцев, от силы десяток бойцов получится. А в дружину и того пяток приведу, которых показать не стыдно.

Сотник подобрал повод, улыбнулся на прощанье.

— Ладно езжайте, князь ждёт. А я в Вертень двину. По весне увидимся.

Он подмигнул друзьям и направил Ворона к воротам.

— Бывай! — донеслось вслед и, за спиной Извека, удаляясь, загрохотали тяжёлые копыта.

За городскими стенами, со всех сторон, по стёжкам и тропкам стекался вольный люд, обременённый корзинами, лукошками и кузовками. Обдавая идущих облаками пыли, гремели подводы с мелкой дичью, лесным зверем и бочками солений. Ворон, фыркая, воротил морду от поднятых серых клубов, а Извек исподлобья наблюдал за ползущим в Киев изобилием. С детства не помнил такой тризны, какая готовилась по Рагдаю.

Владимир щедрился, не упуская случая выказать своё величие. Второй день, во дворе детинца и на улице у ворот, суетились плотники. С утра до вечера коцали вострыми топорами, налаживая столы, лавки, подсобные настилы. Везде громоздились поленницы с сухими берёзовыми дровами, чернели выпуклые бока котлов, плоские днища жаровен и растопыренные рогатки вертелов. Народ чесал загривки, восторженно переглядывался, дивясь невиданному размаху.

Извек же предпочёл уехать раньше. Уж больно не по душе была вся эта история с возвращением цареградского щита и появлением нового доверенного князя, известного ушкуйника Залешанина. Самым же скверным было бесследное исчезновение Рагдая, с которым съедена не одна пригоршня соли.

Дорога за городом постепенно пустела, вытягиваясь вдоль высокого берега Днепра. Ворон повёл ухом, всхрапнул, поворотил морду в сторону реки. Сотник проследил за взглядом, заметил на краю обрыва одинокую женскую фигурку. Брови двинулись к переносице, узнал Ясну, суженую Рагдая. Не веря в гибель любимого, безутешная всё приходила на обрыв. Подолгу стояла, обратив взор на противоположный берег, где жених принял последний бой.

Сотник натянул повод, постоял раздумывая, всё же решившись, направил коня к ней. Попытался подобрать слова, но в голове всё путалось, казалось лишним и не в кон. Сердце бухало тяжело, будто перед боем. Успел подумать, что зря свернул с дороги, но Ворон замедлил шаг и, остановившись в пяти шагах, звякнул удилами.

Ясна[5] вздрогнула, медленно, будто во сне, обернулась. Глаза остановились в траве под копытами Ворона. Сотник спешился, тихо проговорил:

— Здравствуй, Светлая.

Ресницы Ясны дрогнули, но опущенные долу очи не поднялись.

— Исполать, Извекушко. И тебе, и красавцу твоему, длинноухому. Всё в разъездах?

— В них, разума, где ж ещё…

Ясна еле заметно кивнула.

— Благодарень, что пришёл утешить. Да у самого, небось, на сердце, не скоморошно.

Она замолчала, отвернувшись к Днепру. Извек тоже глянул на далёкий, поросший берёзками берег, заговорил:

— Ты бы… не убивалась так. Родом великим всем завещано жить. А ты себя горем со свету изводишь. Вон уж, тропку по стерне пробила. Можно ль так…

Движение тонкой руки прервало сбивчивую речь на полуслове.

— Обещала, что буду ждать на берегу. — тихо обронила Ясна. — Буду ждать. Езжай.

Сотник почувствовал, что в глазах защипало, будто бросили горсть песка. Молча кивнул, зачем—то долго поправлял стремя. Уже в седле, открыл было рот, но спохватился, что любое прощальное пожелание будет не к месту, молча потянул повод.

— Береги себя, Извекушко… — донеслось вслед.

Сотник оглянулся, увидел огромные выплаканные глаза. Волна скорби едва не вышибла из седла, но в следующее мгновенье взор Ясны вновь обратился к реке. Ворон послушно поплёлся к дороге, уши уныло разошлись в стороны. Извек больше не оглядывался. В груди давило, будто на сердце поставили ржавую наковальню.

Вот же беда, думал Сотник, один сгинул без следа, в двух шагах от своего счастья, другая — обреклась на вечную кручину: ни с кем не разговаривает, во мраке горя света белого не видит. Извек вспомнил, как Залешанин во хмелю бормотал что—то про вторую смерть. Выходило, будто Рагдай погиб ещё раньше, а в последнюю сечу ввязался когда боги отпустили к невесте. Отмерили на свадьбу один день и одну ночь и, едва время истёкло, забрали обратно.

Сотник скрипнул зубами. Видать Великие пожадничали, герою могли бы ещё денёк накинуть. Хотя, с богами всегда так. Лезут, сердобольные, когда не надо, когда же нужны — днём с огнём не сыщешь.

— Эх вы, Боги… — вздохнул Извек вслух. — Вот и мне пока одни стёжки выстилаете, да все куда—то не туда! Что я, калика перехожий, без места по земле мотаться? Давно бы пора найти ладушку… чтобы было к кому воротиться, чтобы ждала и любила, да за детьми в отсутствие папаньки смотрела. А тут, Ящер задери, за спиной одни дороги. А впереди…

Он грустно подмигнул косящемуся на него Ворону. Впереди ждала дорога и нелёгкий труд по обучению молодых парней обращению с оружием.

Установление главенства Перуна прекратило мелкие распри и продолжило единение, начатое Святославом. Владимир же возжаждал заиметь полную власть над всеми удельными княжествами, а для этого требовалось всё больше и больше новых ратников. Чтобы не отрывать люд от земли, порешили учить воинскому делу на месте. Лучшие из лучших попадали в княжьи дружины. Прочие оставались в родных весях, чтобы на дальних подступах сдерживать малые наскоки, и своевременно сообщать о приближении больших вражьих сил.

Сотнику нравилось выправлять из крепких землепашцев умелых воинов, и он с удовольствием наблюдал, как непривыкшие к оружию парни на глазах обретали ловкость, расчётливость движений и цепкость взгляда. За три—четыре месяца большинство увальней уже вполне сносно обращались с копьём, палицей или луком. Меч давался немногим, и тех, кто имел особую чуйку к сече обоюдоострым клинком, Извек приводил в Киев, где они становились настоящими дружинниками. Ещё с полдюжины опытных воев занимались разъездами по отдалённым весям, но Извек по праву считался лучшим. И в большой, и в малой дружинах его ученики снискали себе уважение воевод и соратников.

Так же попали в дружину Эрзя и Мокша, с далёкой реки Сурьи.[6] Как—то, забредя, в поисках удалого дела, в киевские земли, остановились в одной из деревень. Там и увидели Извека, натаскивающего местных парней рукопашному бою. Стояли глазели и щерились, пока не решили предложить помериться силами. После этого, полежав маленько в промозглой осенней луже, попросились в ученики. Сотник согласился, приметив у них незнакомую манеру биться, недюжинную хватку и выносливость. Теперь оба были едва ли не лучшими в малой дружине, а за доброй чашей с ними могли сравниться разве что Вольга с Добрыней или сам Микула Селянинович.

Волхвы утверждали, что именно с их далёкой родины[7] и пришли на север Племена Данов предки нынешних викингов. Эрзя с Мокшей и сейчас вполне сносно понимали говор ярла Якуна и его людей. Вспоминая первую встречу с молодыми горячими поединщиками, Извек хмыкнул и оглянулся.

Дорога бойко убегала назад, туда, где за пологими изгибами холмов скрылись верхушки детинца. Киев остался далеко позади, а впереди из—за поворота показался странный столбик. Затенив рукой глаза, Сотник присмотрелся, хмыкнул. На обочине маленьким истуканом торчал заяц—русак. Смотрел ошалевшими глазами в точку перед собой. На приближение всадника даже ухом не повёл. Извек выгнул бровь — совсем косой обнаглел, ни коня, ни человека не боится.

Только подъехав, понял, в чём дело. На обочине, возле глубокой колдобины, валялся лопнувший кувшин. Ветер разносил сытный хмельной запах. Впитав в себя пролитую сурью,[8] неровной горкой желтело отборное зерно. Часть горки явно была подъедена длинноухим. Видно проезжавшую к Киеву телегу занесло в яму и кувшин, припасённый возницей, выпал под колёса. Телегу же грузили зерном, которое и просыпалось при толчке.

Теперь обожравшийся косой тупо смотрел на щедрое угощение. Есть больше не мог, уходить от кормушки не хотел, а ударивший по ушам хмель выбил из головы весь страх.

Поравнявшись с зайцем, Ворон приостановился и склонил голову к рассыпанному добру. В самый последний момент заяц попытался отодвинуться, но не удержался на подгибающихся лапах и завалился под пыльные листья лопуха. Сморенный хмельной приправой, тут же заснул как убитый.

Сотник ухмыльнулся, представляя какая жажда ожидает русака спросонок. Ворон хапнул губами две жмени пьяного зерна, но тычок в бока заставил идти дальше. Насмешливый голос хозяина прозвучал тише чем обычно.

— Иди, иди! А то он ещё проснётся, в драку полезет… ой, чё будет!

Ворон не спеша вбивал копытами дорожную пыль. По бокам монотонно покачивались два полных колчана и лук, с которыми Извек никогда не расставался. Частенько, пустив Ворона рысью, привставал в стременах и метил по случающимся у дороги деревьям. Сделав два—три выстрела, останавливался вырезать из ствола пущенные стрелы и скакал дальше, высматривая подходящие цели. На зависть другим лучникам, успевал послать две стрелы, пока одна бьёт в цель. Селидор, научивший всем стрелковым премудростям, держал в воздухе три стрелы и рассказывал, что Вещий Олег вывешивал по пять—шесть. Правда, Извек не уточнял, стрелял ли Вещий с седла или пешим.

Однако, на этот раз, баловаться с луком охоты не было, и Сотник не торопил Ворона, предавшись размышлениям.

Вспомнил, как всего лишь раз пришлось видеть Вещего, и то мельком, да издалека. Тогда, у княжьего детинца, на краткий миг показалась высокая фигура с огненными волосами и тут же, окружённая гриднями, скрылась в дверях. Ещё раньше, в отрочестве Извека, Вещий несколько раз навещал Селидора на тайном погосте. Однако Синий Волк заранее усылал воспитанника по каким—нибудь поручениям, и о визите таинственного гостя напоминали только вторая плошка на столе и бороздки на земле, оставленные остриём посоха.

Вот у кого бы выспросить о пропавшем Рагдае. Кому, как не им, под силу вызнать что—то о судьбе друга. Увы! С Синим Волком-Селидором не виделся уже давно, а где искать Вещего никому неведомо…

Дорога перевалила через пригорок и Сотник придержал Ворона, любуясь сверкающей на просторе Лебедью.[9] По притоку Днепра сонно ползли лодки рыбарей, направляясь к стоящему на берегу возу. На фоне жухлой травы темнела пара соловых коняг и дожидающийся улова возница. Княжий пир не прекращался. Ко двору Владимира ежедневно свозились горы рыбы, птицы и зверя, чтобы было чем заедать нескончаемые реки вин, медов и пива. Тем паче, что предстояла богатая тризна, грядущая независимо от того, отыщется ли погибший.

Владимиру не впервой нарушать покон и он не упустит случая показать всем, кто на Руси хозяин. Опять же, урок молодым войнам, дескать, служите верно, и Красно Солнышко не забудет своих витязей. Залешанин вон — из татей в княжьи друзья попал, до сих пор не просыхает.

Мысли, пробежав по кругу, вновь вернулись к Рагдаю и Сотник твёрдо решил, при первой же возможности расспросить Селидора. Однако, на сей раз, дорога лежала в другую сторону…