"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

меня до таких рыданий, что, даже осознав, что они меня дразнят, я продолжал
самозабвенно всхлипывать, будто случилось что-то ужасное - то ли палец кто
прищемил, то ли порезался, то ли потерял что-нибудь необычайно ценное. Ну, и
потом уж, ясное дело, на то, чтобы справиться с собой, требовалась уйма
времени - я давно уже занимаюсь своими делами, а за мной все тянется и
тянется череда икотообразных всхлипываний.
Казалось, мне в удел навсегда предуготована слабость и
неприспособленность. То меня пыль мучила, то пыльца, вечные простуды,
кашель, грипп. В межсезонье моя жизнь практически целиком проходила в
постели. Незаметно все это привело к кризису моих отношений с братом. Потому
что однажды родители решили, что от Пятнухи, нашей любимицы, придется
избавляться, ибо у меня на нее аллергия.

Проблема возникла, как это ни странно, из-за ее шерсти, а не из-за
норова. Белые шерстинки приставали к коврам и к обивке мебели. В то, что по
этой причине надо с собакой навсегда расстаться, Дональд не мог поверить.
- Ты ее не любишь, - бросал он упрек матери. - Вот в чем все дело. И
никогда ты ее не любила.
- Ерунду говоришь, - вступался за мать наш папа. - Был ведь случай,
когда она спасла Пятнухе жизнь.
Этим он нас, что называется, уел. Однажды собака вылезла из подвала, и
мать заметила то, чему никто из нас, записных Пятнухиных ревнителей, не
придал значения, а именно что она тащится с какой-то несвойственной ей
вялостью. Мать же углядела и крошку чего-то зеленоватого на кончике
Пятнухиного носа.
- Бог мой, - воскликнула она, - эта идиотка нажралась крысиного яда!
Она быстро взбила в мисочке пару сырых яиц и поставила ее перед собакой
во дворе на травке, крохотная полоска которой тянулась с южной стороны дома
под окнами комнаты Дональда. Пятнуха вылакала яйца, и тут же, в соответствии
с планом матери, ее вырвало, что и спасло ей жизнь.
Однако спор продолжался несколько дней. Достаточно было и времени, и
оснований, чтобы поразмыслить над биографией нашей собаченции. Несколько раз
ее сбивала машина - ей как с гуся вода. История с зеленым ядом стала широко
известна, хотя мать, рассказывая ее соседям, ни за что не хотела признавать,
что в нашем подвале могли быть даже малейшие намеки на грызунов, а не то что
явное их присутствие, потребовавшее серьезной борьбы с применением яда,
поэтому она представила дело так, будто Смит оставил открытую банку с
каким-то промышленного происхождения зверским дворницким снадобьем, и вот в
него-то глупая собака и влезла. Еще был случай, когда Пятнуха озарила наши
жизни тем, что разродилась тремя или четырьмя щенками у Дональда на кровати,
причем я за этим событием подсматривал из-за двери, удовлетворяясь, впрочем,
краткими взглядами. Маленькие дергающиеся комочки исходили откуда-то из ее
зада. Она вовсю шуровала языком. Уши ее висели, поведение было необыкновенно
торжественным, и, едва очередное шевелящееся создание появлялось, она лизала
его и лизала, а заодно и себя, а заодно и постель, точно самая что ни на
есть респектабельная и чистоплотная собака. Какую-то штуковину, которую мой
брат назвал последом, она целиком проглотила. Все же суть процесса
размножения от меня ускользнула. Никто в нашей семье почему-то не считал,
что я нуждаюсь по этому вопросу в наставлениях. Меня поразило, что мать не
сердится на Пятнуху, хоть она и превратила постель в бог знает что. В моем