"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

как это делает иногда отец со мной. Отец называл его "папа". Но я над такими
парадоксами не очень-то задумывался. Пожалуй, я в них не очень-то верил. К
тому же речи деда были столь философичными, исходили из такого мудреного
далека, что никакими силами нельзя было продлить иллюзию, воображая его кем
бы то ни было, кроме как дедушкой. Он сообщил мне, что три раза, на трех
разных президентских выборах, он отдал свой голос за Уильяма Дженнингса
Брайана10. И все же он социалист, к тому же вышедший из того поколения
просвещенной еврейской молодежи, которое в отличие от Брайана поняло, что
религия несет народу путы невежества и предрассудков, а следовательно,
нищету и беды. Я не очень-то понимал его речи, но по мере их повторения все
более осваивался с его мыслями и формулировками, привыкал к ним и сумел
наконец по общему их настрою распознать в нем хулителя господствующих
представлений. Он против - это я понимал. Книжный шкаф его населяли авторы,
имена которых стали мне знакомы задолго до того, как я узнал, кто они и за
что ратовали: Ральф Ингерсол, Генрик Ибсен, Джордж Бернард Шоу, Герберт
Спенсер. При том что бабушка была набожной и вела кошерный11 дом, дед был
атеистом. Его настольной книгой был "Век разума" Томаса Пейна12, оттуда он
черпал аргументацию, которой, перемежая ее доводами собственного
изобретения, поддразнивал бабушку, вдобавок разоблачая перед ней нелепости и
противоречия в ее буквальном прочтении Ветхого завета. "Храм для меня - это
мой собственный разум", - говорил он вслед за Пейном. При этом, как с
гордостью, при всем ее недовольстве мужем, сообщала нам бабушка, он много
раз прочел Библию от корки до корки и знал лучше ее самой - Господи, помоги
этому безбожнику!
Так что это был дом настоящий, основательный, традиционная семья, рядом
с которой жалкая и беспомощная, полупомешанная мамина мама в ее вдовьем
трауре выглядела очень бледно. Так же как и мой несчастный и поникший от
самобичевания, а некогда знаменитый дядюшка Вилли. К дедушке с бабушкой по
отцу не ездить было нельзя. У них был дом. Родоначальники, причем не только
отца, но и его двух сестер - старшей, моей тетки Френсис, и младшей, тетки
Молли. Обе эти дамы, каждая на свой лад, тоже многое добавляли к моему
ощущению непростоты этого семейства. Тетя Френсис была замужем за
преуспевающим адвокатом, они жили в городке Пелэм-Манор, населенном в
основном христианами и расположенном в округе Вестчестер, сразу за городской
чертой Нью-Йорка. Тетя Френсис не только владела машиной, но и умела ею
управлять - явление для женщины в те времена весьма редкое. За руль садилась
в белых перчатках. Была она изысканной леди, наделенной приятным голосом и
природным достоинством; двое ее сыновей учились в Гарварде. Младшая сестра
моего отца, Молли, напротив, унаследовала от своей матери несколько
приземленную практичность. Вдобавок Молли была комедийной актриской, этакой
непочтительной бесстыдницей, вид имела запущенный, настолько же неряшливый,
насколько ухоженной выглядела ее сестра. Молли курила сигареты, неизменно
роняя пепел на лиф своего платья. От сигаретного дыма щурилась. Читала
газету, которую мой отец считал совершеннейшей макулатурой, - "Дейли
миррор": любила ее за то, что она больше других городских газет сообщала о
скачках, а также за то, что в ней печатался фельетонист Уолтер Винчел,
которого она обожала. Она играла на скачках, и ее муж Фил, шофер такси,
тоже. У них была единственная дочь Ирма, моя старшая кузина. Когда в
маленькой квартирке родителей отца по воскресеньям собиралась вся семья,
старики говорили на смеси английского с идишем, в правильной английской речи