"Е.Л.Доктороу. Билли Батгейт" - читать интересную книгу автора

воздетыми к небу руками, ладони открыты солнцу, и на секунду застыл в
театральной позе, как перед зрительным залом, что, кстати, было как нельзя
более соответствующим моменту и именно то, что я тогда чувствовал, завершив
удачнейшее из моих выступлений. Великий человек засмеялся и зааплодировал.
Затем взглянул на своего помощника справа, пригласив того оценить искусство
мальчугана, тот немедленно присоединился к аплодисментам. Потом мистер Шульц
поманил к себе пальцем и вот там, у машины, с одной стороны - аудитория
мальчишек, сгрудившихся в отдалении, с другой - дверца "Паккарда", я увидел
лицо повелителя и его руку, вытащившую из кармана, толщиной в ломоть хлеба
пачку банкнот. Он отделил одну, десятидолларовую, и протянул мне. И пока я
таращился на невозмутимого Александра Гамильтона в овале 19-го века, я в
первый раз услышал характерную хрипотцу гулкого голоса мистера Шульца, думая
в тот момент, что картинка на купюре ожила и говорит со мной, пока, наконец,
не привел себя в чувство и не осознал, что слышу великого гангстера моих
грез. "Толковый парнишка!" - сказал он, как бы делая вывод. Затем рука
убийцы снизошла до меня, как скипетр державной власти, мягко коснулась моих
щек и подбородка, горячая ладонь слабо похлопала по шее. Спина Голландца
исчезла в темноте пивного склада, тяжелые ворота закрылись, лязгнула
щеколда.
То, что случилось сразу после этого, показало мне последствия
переворота в моей судьбе: ребята немедленно окружили меня и уставились на
свежую "десятку" в моей руке. До меня дошло, что осталось несколько секунд
до того, пока эта бумажка не будет принесена в жертву клану: кто-нибудь
что-нибудь скажет, другой вцепится мне в плечо, ярость и унижение вспыхнут
одновременно, коллектив бросится на дележку богатства, заодно преподавая
всем урок, возможно, для убедительности, чтоб не задавался, расквасят мне
нос.
- Смотрите, - сказал я, складывая купюру вчетверо, на самом деле
прикрывая ее ладонью сверху, потому что перед самой атакой, они бестолково
сгрудились вокруг меня, телами занимая свободное пространство, сложил ее еще
раз длину и еще раз в ширину, когда она уменьшилась до размеров почтовой
марки, я положил ее между ладоней, потом - оп! - разнял, но ее уже там не
было. О, вы, проклятые оболтусы! Жаль, что какое-то время мне надо было
примкнуть к вашей горе-компании, о, вы, жалкие ублюдки, измывающиеся над
своими младшими сестрами и братьями, вы, никуда не годные воришки булочек и
конфет, идиоты, домогающиеся воровской романтики, с вашими уже мертвыми,
бессмысленными глазами, бледной кожей, обезьяньими замашками - прощайте
навсегда! Оставляю вам комнаты внаем, вопящих младенцев, будущих нерях-жен,
медленную смерть в безысходности и закабаленности от работодателей,
предрекаю вам ваши преступления и достойное за них наказание, перспективу
"неба в клеточку" и одиночную камеру до конца своих дней!
- Смотрите! - крикнул я, показывая пальцем вверх. Их головы вскинулись,
ожидая, что мои 10 долларов вспорхнут в небо им на потеху, как это я часто
делал с их монетами, железками и кроличьими ногами, и в этот момент, когда
они еще ничего не поняли, я толкнул пару из них и рванул прочь!
Догнать меня было невозможно, но они попытались. Я пересек 177-ую улицу
и побежал на юг. Некоторые повисли у меня "на хвосте", другие ринулись на
параллельные улицы, веером охватывая все пути моего вероятного маршрута, но
я бежал по прямой, никуда не сворачивая. Вскоре они начали останавливаться,
чтобы подтянуть штаны, а я прибавил ходу и свернул, чтобы окончательно сбить