"Густав Даниловский. Мария Магдалина [love]" - читать интересную книгу автора

сходили ей безнаказанно, ибо она имела сильных покровителей, между прочим
и племянника Гамалиила, самого знаменитого в те времена ученого, имевшего
сильное влияние на своих единоверцев и широкие связи при дворе.
Марфа в отчаянии видела, что сестра ее радостно утоляет жажду из
каждой встречной криникорень, незаметно подлила отвар сестре в пищу и едва
не отравила Магдалину. Мария тяжко расхворалась, но скоро выздоровела, и
дьявол разврата, Асмодей, вновь принялся за свои соблазнительные проделки.
Тогда Меер заявил Марфе, что, по-видимому, демон успел уже пробраться в
почки, а раз он забрался так глубоко, то только одно чудо сможет выгнать
его оттуда, да и притом, как говорят все, Марию опутал не один, а целых
семь демонов.
Марфа была совсем уничтожена. Она пыталась было примириться с горькой
судьбой, хотя это не давалось ей. Она чувствовала, что жизнь сестры не
только вредит всей семье, но - что хуже - соблазн вползает в сердце самой
Марфы, Приносимый домой Магдалиной угар веселых оргий, аромат чувственных
наслаждений временами одуряли Марфу, возбуждая непристойное любопытство, а
иногда, по ночам, ее даже охватывали приступы греховных желаний и навещали
нескромные видения.
Она пыталась было жаловаться на Магдалину Лазарю и даже прибегала к
влиянию почтенного Симона. Но Лазарь полагал, что худой мир лучше доброй
ссоры, и не хотел ни во что вмешиваться, а Симон дал двусмысленный ответ:
- Душой тела является кровь, пока она кипит и горит страстями, а
щедрый, Марфа, дает и не скупится.
Марфа не поняла, что хотел выразить старец, но почувствовала себя
обиженной. Казалось, что Симон низвел ее на роль убогой от рождения, а
добродетель ее считал не заслугой, а доказательством убожества.
Задетая за живое, она схватила металлическое зеркало и стала
рассматривать себя. В зеркале отражались прекрасные, черные, влажные
глаза, роскошные, синевато-черные, волнистые волосы, белоснежные зубы и
полные, ярко-пурпуровые губы с соблазнительным пушком на верхней. Цвет
лица был, правда, несколько смуглый, но зато Марфа сама залюбовалась во
время омовения своими белыми, гладкими, как слоновая кость, бедрами,
стройной талией, опоясанной широким поясом, почувствовала тяжесть полной
крепкой груди и задрожала какой-то стыдливой дрожью скрытого могущества.
- Ошибаешься, старик, - думала Марфа, вспоминая, как в Магдале она,
бывало, ходила за водой с кувшином на плече и не было юноши, который не
стремился бы начерпать ей воды, а при встрече пошалить с ней, схватить за
руки, перегнуть назад. И хотя Марфа всегда оставалась победительницей в
такой борьбе, но домой она возвращалась, испытывая удивительную тяжесть в
ногах, проводила вечер в лихорадочном ознобе, а по ночам вся горела огнем.
- Высока ценность тяжко дающейся добродетели, стоит она гораздо
дороже, чем легкая и щедрая распущенность, - Марфа намеревалась
преподнести это изречение Симону, но в пылу разговора высказала сестре
все, что накипело у нее в душе.
Магдалина, казалось, слушала сначала ее стремительные упреки
совершенно спокойно, но когда Марфа стала грубо упрекать ее в погоне за
прибылью, вспыхнула:
- Ты ошибаешься, Марфа, я не люблю их золота так же, как их самих.
Замерло сердце мое, хотя и раскрыты объятья мои... Предвечный наградил
тебя добродетелью, а жилы мои наполнил огнем... Легко отворяется при