"Анатолий Днепров. Глиняный бог" - читать интересную книгу автора

бумаги. Несколько капель попало на электрическую лампочку и теперь
пузырилось на ее раскаленной поверхности.
На мгновение воцарилась мертвая тишина. Все глаза были прикованы к
огромному пятну на стене и к шипящим пятнам на лампе. Первым оправился я:
- Простите, что я взялся за это дело, но анализ, как заявил этот
господин, был очень срочным...
- Срочным? - произнес Шварц, как бы проснувшись. - Ах да, срочным...
- Кролика только что убили, господин Шварц... - пролепетал белокурый
немец.
- Да, только что. Кровь еще была теплой, и нужно было срочно определить
концентрацию водородных ионов...
- Да-да. Черт возьми... А я - то думал... Этот негодяй Ганс мне
сказал... Фу ты, какая глупость...
Шварц подошел к столу и стал носовым платком вытирать электрическую
лампочку. Затем он принялся за мой стол.
Совсем успокоившись, Шварц улыбнулся и, как всегда, добродушно и весело
глянул сначала на меня, а после на немца.
- Черт бы меня побрал! А ведь я, кажется, погорячился. Это все негодяй
Ганс. Это ему следует задать трепку. Впрочем, не сердитесь на меня ни вы,
Мюрдаль, ни вы, Фрелих. Ведь вам, наверное, в детстве влетало ни за что ни
про что от отца, который приходил домой не в духе. Поверьте, я хочу для вас
хорошего. Пойдемте, Фрелих... Я сам извинюсь перед доктором Грабером за
испорченный образец. Мы его повторим завтра. Простите меня, Мюрдаль, еще
раз. Ложитесь отдыхать. Уже поздно. Спокойной ночи.
С этими словами Шварц, а с ним и Фрелих, с которым я так и не
познакомился, вышли из лаборатории. Выходя, немец продолжал зажимать
окровавленной рукой разбитый рот. Мне показалось, что он посмотрел на меня с
удивлением.
Когда они вышли, я несколько минут стоял перед столом, залитым кровью.
В голове все перемешалось. Я слышал дикую брань доктора Шварца, робкий и
удивленный голос Фрелиха, автоматически повторял про себя: "Изольда-два",
"Изольда-два"... Затем я погасил свет и ушел в спальню. Мне совершенно не
хотелось спать. Лежа на спине, я уставился в темноту и продолжал думать о
всем случившемся. Неужели виной всему плохое настроение Шварца? Или, может
быть, что-нибудь другое? Почему он так набросился на Фрелиха? Почему он
вдруг так внезапно остыл? Что ему наговорил Ганс?
Я повернулся на другой бок. В пустыне поднимался ветер, и крупинки
песка яростно ударяли о стекла моего окна. В соседней комнате в трубе
вытяжного шкафа завывал порывистый ветер... Он крепчал с каждой минутой, и
вскоре окна лаборатории задрожали и зазвенели. Песок шипел на все лады,
стараясь, казалось, процарапать себе щель в лабораторию, ворваться в нее и
засыпать все. Я поднялся на локти и посмотрел в окно. Ночь была кромешная.
Песчаная пыль плотной пеленой заволокла небо. Начинался ураган, песчаная
буря, которая в эту ночь была второй за время моей жизни здесь. Во время
этих страшных бурь в воздух взвиваются тысячи тонн песка. Песчаные смерчи,
как обезумевшие, носятся по пустыне, вовлекают в движение новые массы,
превращая ночь в ад, день в ночь...
Вдруг среди свиста и шипения до моего слуха донеслись какие-то странные
звуки... Это было какое-то царапанье, скрежет, потрескивание... Скрежет
доносился откуда-то издалека, из-за плотной песчаной завесы, отделявшей меня