"Анатолий Днепров. Человек для архива" - читать интересную книгу автора

приходит Голл, и я сжимаю ее в объятьях, стараясь не думать, что ее, как и
всякого человека, можно разложить на волны и импульсы... Целуя ее, я в душе
проклинаю тех, кто впервые обнаружил волны. Я поминаю недобрыми словами
мюнхенского докторишку, это он первый приладил, электроды к голове человека
и обнаружил, что в них возникают электрические колебания.
Имею ли я право его бранить? Если бы это сделал не он, кто-нибудь все
равно додумался бы до этого, и все пошло бы так, как идет сейчас. Я шепчу
Голл, что поступь науки неизбежна, в ней существует какая-то проклятая
неумолимость, от которой нет спасения. Но Голл ничто не волнует, и ей просто
со мной приятно, и она покорно соглашается со всем, что я говорю.
В темноте мне слышно, как бьется ее сердце, как ритмично и глубоко она
дышит, и я с отвращением ловлю себя на том, что считаю частоту сердечных
ударов и вздохов. И становится совсем противно, когда вспоминаю, что в это
самое время тысячи мелких проволочек передают куда-то волны... Те самые
волны, которые означают и любовь, и сон, и само мышление...
Я уже привык к тому, что надо мной, и над Голл, и над Сэдом, и над
боксером поставлен эксперимент, и что нас давным-давно разложили на волны и
импульсы... Ну и пусть. В конечном счете, если об этом не вспоминать в
темноте, когда я с ней, то все становится на свое место. Если бы люди
постоянно размышляли над тем, что с ними делает жизнь, никто бы этого не
вынес. Хорошо, что в каждое мгновенье человек может думать только о чем-то
одном, и еще хорошо, что он усилием воли может заставить себя о чем-то не
думать.
Я улыбаюсь в темноту, поняв, что произношу бессмысленные слова, вроде
"думать" и "усилие воли"...
- Голл, ты знаешь, что такое усилие воли?
Она не спит. Я знаю, она тоже сейчас о чем-то думает.
- Нет, не знаю, - шепчет она и плотнее прижимается ко мне.
- Это тоже волны, - говорю я.
Она молча соглашается и думает свое.
И все же, я уверен, записи волн и их расшифровка - бесполезное дело.
Все равно не удастся записать все волны, тем более, что в каждое мгновенье
они меняются, и то, чем был человек секунду тому назад, больше никогда не
повторится. Разве что будет найден какой-то общий закон, какое-то
грандиозное универсальное правило, которое может оказаться до смешного
простым, как всемирный закон тяготения, который управляет Вселенной.
Последнее меня страшит больше всего. Это будет означать, что
человеческое "я" до конца познало самого себя. Значит - конец. Исчерпывающее
познание самого себя означает предел всякого познания, за которым
простирается пустое ничто...
- Голл, ты хотела бы познать самое себя до конца?
- Нет. Я хочу быть киноактрисой...
- Глупенькая... Боже мой, как хорошо, что ты глупенькая!..
В этом все спасение! Пусть тысячи, десятки тысяч, даже сотни тысяч
копаются в расшифровке волн, из которых построено "я". Ну и что же? Об этом
будут знать только они, а Голл, и боксер и миллионы таких, как они,
по-прежнему останутся людьми, для которых важнее всего то, чего они не
понимают. Они никогда не будут ломать голову над расшифровкой проклятых
волн, и их радости и волнения останутся при них, нетронутыми и первобытными,
как тысячу лет назад. Именно они спасут от гибели и Торквато Тассо, и