"Михаил Дмитриев. У тихой серебрянки (про войну)" - читать интересную книгу автора

Я повернул в сторону, хотел перебежать через дорогу в открытую калитку,
но в тот же миг кольнула мысль: "Он вскинет автомат, и пуля догонит меня на
середине улицы..."
- Хальт! - раздался снова тот же голос.
Медленно, будто не меня это касается, оборачиваюсь. Немец держит в
одной руке автомат, а другой подзывает меня. Не тороплюсь, обдумываю, что
сказать ему.
- Руссиш золдатен? - Он тычет рукой мне в грудь.
Не ждал я, что первый вопрос гитлеровского оккупанта будет таким.
- Золдатен?! - Он отступает на шаг, поднимает автомат.
- Нет, я студент. Сту-дент!
- Студент капут! - Немец угрожающе трясет автоматом.
За спиной услышал всхлипывания. Чьи-то руки обняли меня, женщина на
немецком языке что-то объясняет солдату.
Это Ефросинья Самойловна Исаченко. Она местная. Встретишься на улице,
поздороваешься, как и со многими, вот и все знакомство с ней. Но она
заверяет немца, что я ее сын, что мы вместе ищем свою корову, что я
действительно студент.
- Студент? - недоверчиво переспросил немец и сдернул с моей головы
кепку.
Густые длинные волосы в дополнение к гражданскому костюму, видимо,
убедили, что перед ним не красноармеец.
Всю остальную часть Кормы мы прошли с Ефросиньей Самойловной. Навстречу
двигалась большая колонна грузовиков, за ними тянулись тягачи с пушками,
следом шли четыре легковые автомашины. Окутанные пылью, ехали велосипедисты.
Побрязгивая какими-то железными ребристыми коробками, неторопливо пылили
пешие. Беспрерывный поток немецких частей катился через Корму на Чечерск. В
лесную же сторону района, к Сожу, гитлеровцы не сворачивали. Это хорошо:
можно будет сейчас же уйти к своим. Я сказал Ефросинье Самойловне, что пойду
обратно. В ответ она кивнула на окна, показала глазами на огороды. В садах и
за плетнями уже расхаживали немцы. Видно, какая-то часть располагалась здесь
на ночлег.
- Лучше, Афанасьевич, переночуй у меня, а утро свое покажет.
- Может, домой пойти? Тут рукой подать.
- Домой нельзя. Всюду немцы.
Утром Прасковья Архиповна Савельева, мать Катюши, наша хорошая соседка,
проводила меня за Сож. Когда проходили мимо нашей хаты, я не выдержал,
заглянул во двор: везде разбросаны разорванные книги, тетради, оконные
проемы зияют темнотой, и только в одном окне колышется на сквозняке
занавеска, окаймленная кружевами - рукоделием Лидочки, моей средней сестры.
На подворье ни гогота гусей, ни кудахтанья кур - тихо, будто на кладбище в
будний день...
Что же произошло с семьей? Жива ли мать? Жив ли отец? Он же коммунист,
да еще орденоносец, учитель, депутат райсовета. И, как бы угадав мои мысли,
Прасковья Архиповна говорит:
- Слава тебе господи! Ушли-таки, успели. В Белев уехали, к Тасе.
Просились с красноармейцами на восток, да кто возьмет с такой семейкой?
Только отец с младшеньким Витей уехали с нашими...
- Вот и хорошо. Мама с детьми останется в Белеве...
Но наша соседка думает совсем иначе. И она права. От Кормы до Белева -