"Андрей Дмитрук. Дорога к источнику (Цикл "Летящая" #5)" - читать интересную книгу автора

просто не интересовались. У нас сотни звездных колоний, и у каждой - свой
основатель. Разведчик, ученый, беглец, художник, мечтатель, раб навязчивой
идеи.
- Я всегда слишком занята и мало бываю на Земле, - сказала Виола. - А
Саянова можно понять в выборе места для колонии. У вас действительно
прекрасная планета, я мало видела таких...
- Верю, - ответил Сократ, оторвав взгляд от ромашек, затопивших
подножие стел, и вдруг жестко, неприязненно уставившись на гостью. - Верю,
что Аркадия получше Химеры или той планеты, где вы чуть не погибли и
которую потом назвали вашим именем.
- Ого, какие сведения!
- Мы не такие уж отшельники, как вам кажется. Тем более, кто в
Галактике не знает Виолу Мгеладзе! - Голос старика стал ядовитым: -
Завоевываете наше доверие... Зачем? Доверяйте нам сами, Виола Вахтанговна.
Нет у нас комплексов неполноценности, поняли? Нет! Никто здесь не
позавидует вашей гладкой коже, и буйным кудрям, и белым зубам в триста лет
от роду! Так что давайте будем откровенными...
- Давайте, - сказала Виола, сразу почувствовав огромное облегчение.
Щадить каждым словом - изнурительный труд. - Для начала покажите мне ваш
дуб, дорогой Сократ. Вы как раз очень нежно подумали о нем.


...Перед вылетом пилот единственного на Аркадии судна, маленького
десантного бота образца прошлого века, надежно спрятанного под толщей
скал, объяснился Виоле в любви.
Это был пахнущий молоком, черноволосый, румяный, широкоплечий молодец,
один из тех юношей, что встречали Координатора вместе с ястребом и
долговязым. Брови у него срослись летящей ласточкой. Молодец имел на
редкость чистое национальное происхождение и носил имя Хорхе Эредиа
Муньос. Уверения Сократа в том, что "никто не позавидует", и его же
призывы к откровенности пропали втуне. Поразмыслив, возраст и возможности
Виолы от аркадцев все же скрыли. И Хорхе трепетал, полагая, что прекрасной
гостье не меньше двадцати пяти и видывала она не таких мужчин, как
восемнадцатилетний аркадский пастушок. Ибо пилот Муньос, лишенный
возможности летать, воистину пас овец, стриг руно и в свободное время
высекал из камня. Вырубив бюст Виолы, он не успокоился. Частенько плакал,
обнимая _свое_ дерево, ровесницу-акацию, и акация успокаивала Хорхе гулом
ветра в шатре кроны, неслышным звоном растущих побегов, таинственной
работой корней и листьев. Проспав ночь перед ответственным вылетом в
обнимку с зеленым, цветущим двойником, он поднялся на рассвете с пылающей
головой, переполненной токами древесного поля, и сумел преодолеть робость.
Поджав длинные ноги - предмет черной зависти женщин поселка, - гостья
сидела на рыхлом поваленном стволе великана-ясеня, своего ровесника, давно
рухнувшего от старости и теперь дававшего приют губчатым грибам, муравьям
и змеям. А Хорхе все говорил, сидя у ног Виолы. Хорхе прикрывал, как
птица, тонкие смуглые веки, и смущенный басок его ломался, мечась между
криком и шепотом:
- У нас, когда двое полюбят друг друга... они выбирают деревья,
растущие рядом, и деревья знают, что их выбрали влюбленные... сплетаются
ветвями, срастаются навеки! Возле моей акации стоит чудесная молодая