"Олег Дивов. Закон фронтира" - читать интересную книгу автора

вам так верю?
- Потому что я здесь, и я живой, - улыбнулся Сан Сеич. - Потому что со мной
нормальные ребята. Такие же, как вы.
Георгий крепко сжал кулаки. По лицу его пробежала короткая судорога.
- Не такие же, - тихо произнес он. - Я научился быть жестоким. А они,
похоже, нет.
Судя по всему, ранчо Сан Сеича было в прошлой жизни частным фермерским
хозяйством, отлично приспособленным к автономной жизни вдали от цивилизации.
Здесь имелся прекрасно оборудованный коровник, несколько загонов для мелкой
скотины, конюшня и вдоволь крестьянской утвари. Вода шла из артезианской
скважины, дизельная подстанция обеспечивала ток. Это был сущий оазис в сердце
вымершей земли.
- Сколько вы тут уже? - спросил Гош у Цыгана. Его звали Гош. Он сам
придумал себе это имя, когда был еще совсем мальчишкой.
- С прошлой осени, - ответил Цыган. Струйки молока со звоном били из-под
его умелых рук в оцинкованное ведро.
- Блестяще ты это делаешь, - сказал Гош. - Профессионально.

- Захочешь - научу. Такса десять баксов. Ты спрашивай, если что, не
стесняйся. Никаких проблем. Я сам здесь столько всего узнал...
- Откуда ты пришел?
- Понятия не имею. Откуда-то с запада. Большого из Тулы выгнали, Белого из
Серпухова. А Костя говорит, что вроде москвич, как и ты.
- Ну, выговор у него действительно московский. А вот у тебя...
- Ты с Костей помягче, ладно? Он переживает страшно. Хуже всех. Мы как-то
свыклись, а ему очень больно. Он плачет чуть ли не каждый день. Забьется в угол
и ревет. Прямо сердце разрывается смотреть, как его ломает.
- Я не плакал, - сказал Гош. - Давно.
Сколько он себя помнил, ему не давали плакать. Его так отчаянно пытались
уничтожить, что на слезы "просто не оставалось времени.
Сначала его вышибли из Питера, где он впервые осознал себя личностью,
"проснулся", как это называли выжившие. В первый же день кто-то из местных от
широты души подарил ему автомат и уже через пару часов был из этого автомата
застрелен. Потом его жутко измордовали в Новгороде, и там он тоже стрелял в
ответ. У него открылся дар стрелять первым, всегда чуть раньше противника. В
Торжке он было прижился, но не смог удержать себя и опять начал молоть языком.
Там его ранили по касательной в плечо, и он не успокоился, пока не уложил всех,
кого только смог найти.
Его везде ждали одни неприятности, и чем ближе он подъезжал к Москве, тем
больше их становилось. В каждом более или менее крупном населенном пункте он
натыкался на сотню-другую отвязанных молодых людей, пьяных и вооруженных.
Совершенно одинаковых.
Потерявших человеческий облик.
Вместе с памятью они утратили личность. Они превратились в зверей, готовых
на все ради удовлетворения сиюминутных потребностей. Нет, они не дрались из-за
банки консервов или бутылки водки - и того и другого было просто некуда девать.
Более того, они любого готовы были принять в стаю. Любого такого же серого,
безликого, обходящегося запасом в три десятка слов.
Но любого, хоть чуть-чуть отличного от них, ждала беда.
Они выжили, и все их усилия были направлены на то, чтобы выживать и дальше.