"Томас Диш. Сейчас - это всегда (Сб. "Дитя ветров")" - читать интересную книгу автора

Репростатом" больше ему ничего не требовалось.
Замечательные машины не могли доставить Чарльзу Архольду приятного
чувства удовлетворения от исполнения работы и реализации власти, но только
исчезающему поколению самоорганизованных людей требовались такие
неощутимые удовольствия. Новый порядок в обществе, как свидетельствовал
пример Джуди и Джесси, определялся получением удовольствий в Репростате.
Они жили в вечном настоящем, близком к земному раю.
Лестер Тинберли не мог полностью разделять ни одну из позиций. Если
образ жизни Архольда был лишь искривлен новым изобилием (он мог, как
презицеш банка, позволить себе практически все), а Джесси и Джуди
устроились в своей Аркадии, то Лестер разрывался между новой реальностью и
старыми привычками. Он приучился, за 50 лет черной работы и скудной жизни,
находить некоторое удовольствие и испытывать в некотором смысле гордость
от самой убогости своего существования. Он предпочитал пиво коньяку,
спецодежду шелковому платью. Изобилие пришло слишком поздно, чтобы он
отдал ему должное, особенно изобилие, лишенное атрибутов, с которыми он
(как и Архольд) всегда его связывал: сила, власть и более всего деньги.
Жадность - это абсурдный порок в земном раю, разум Лесгера формировался
давно, когда еще можно было быть нищим.
Лестер припарковал "кадиллак" в гараже Архольда на два автомобиля и
втащил тело президента в дом.
Сквозь дверь Спальни он видел Ниру Арчольд, разлегшуюся на постели,
спящую или пьяную. Лестер впихнул старое тело Архольда в приемное
отделение Репростата. Личная панель управления осталась разблокированной.
Лестер открыл дверцу материализатора. Если на нем лежала часть вины за
смерть Архольда этим вечером, то это полностью ее искупало. Он не
чувствовал вины.
Он уложил тело президента на постель рядом с Норой и убедился в их
ровном дыхании. Архольд, вероятно, будет чувствовать себя не совсем в
своей тарелке утром, на что Лестер обратил внимание в офисе. Но
календарное время значило все меньше и меньше, раз не было необходимости
куда-то спешить.
- До завтра, - сказал он старому боссу. В один из этих дней, он был
убежден, Архольд откроет подвал до того, как откажет сердце. А пока он
получал своего рода удовольствие, наблюдая за тем, как шеф вваливается в
банк каждый день. Все, как в доброе старое время.


* * *


В сумерках Чарльзу Архольду фасад нравился больше всего.
Июньскими вечерами, похожими на этот (а может, это июль?), солнце
опускалось в темноту Максвелл-стрит и выхватывало из нее скульптурную
группу на фронтоне: полногрудая Коммерция простирала аллегорический рог
изобилия, из которого высыпались фрукты в протянутые руки Индустрии,
Труда, Транспорта, Науки и Искусства. Он медленно проезжал мимо (мотор
"кадиллака" что-то стал барахлить, но где, черт возьми, найдешь сегодня
хорошего механика), задумчиво разглядывая дымящийся кончик своей сигареты,
как вдруг заметил, что Коммерция обезглавлена. Он резко остановил машину.