"Димитр Димов. Опустошенная Испания " - читать интересную книгу автора

утренний оркестр. Меню великолепное. Но эта роскошь и покой омрачены черной
тенью, которая не позволяет мне наслаждаться. Это мысли о Болгарии. Когда я
уезжал из Софии, продуктов там становилось все меньше, качество их - все
хуже, а сирены раздирали ночной мрак все чаще. Эти мысли приходят ко мне
сейчас в силу контраста, и я с трудом их прогоняю.
Пока я любуюсь синим простором залива, я забываю о Софии. В эти минуты
Испания кажется мне самой счастливой страной на свете, где всё - только
краски, только блеск и знойные пейзажи, где нет ни смерти, ни крови и слез.
Таковы чары Сан-Себастьяна, города, который заставляет вас забыть о муках
мира и о своих собственных тревогах, юрод, где чувство прекрасного неизбежно
обволакивается нравственной тупостью и эгоизмом. Но мне кажется, что это
чары любой фальшивой красоты. Парнасское ослепление старо как мир.
Что увидели в Испании знаменитые писатели? Вашингтон Ирвинг угощает нас
тайнами гарема в Алямбре. Шатобриан старается растрогать Абенсераджем и
доньей Бланкой. Дюма с блеском развлекает парижскую даму испанскими
анекдотами. Теофиль Готье бесподобно рисует иберийские пейзажи, чтобы
поместить в них каррикатуры на людей. Мериме представляет нам испанок в
облике севильских цыганок. Моклер, уйдя в созерцание, старается не оскорбить
ни республику, ни монархию. Никто не видит народа, который работает на
аристократию и собирает медяки для папы, совершает революции, свергает
монархов, преследует иезуитов... Народ - это бурьян вокруг памятников
прошлого. Что значит он перед филигранным кружевом Алямбры?
Официант приносит одно блюдо за другим, а потом встает у меня за
спиной, как статуя во фраке, и наливает мне вина, как только я опорожняю
свой бокал. Такая церемонность была бы не по душе простому болгарину, но,
разумеется, этот ресторан создан не для болгар, а для джентльменов, которые
играют в гольф и состязаются в стрельбе по голубям. Может быть, я не
способен оценить утонченность. И все же во времена республики здесь обедали
шахтеры из Бильбао, и, слава богу, серебряные приборы от этого не потемнели.
Я уплетаю все подряд, ничуть не стесняясь своего плебейского аппетита. За
соседним столом аристократические представители одной итальянской компании
опустошают блюда и шумно приветствуют официанта, когда тот приносит еду. Они
говорят громко, быстро, и их голоса трещат в пустом ресторане, как пулеметы
на стрельбище. Что это за люди? Может быть, один из них "кавалиере",
другой - "комендаторе", а третий - "доторе". Но прежде всего они голодны,
так голодны, как только могут быть люди, которые приехали из страны речей,
парадов, древней славы и бесплодных, накаленных солнцем камней. Мне кажется,
что они просто давятся пищей. Тоненькая миниатюрная женщина с глазами, как
маслины, которая обедает с ними, поглощает бифштексы, словно боксер тяжелой
категории. В овале ее лица есть что-то от Сикстинской мадонны. Немного
погодя мадонна наедается до отвала и закуривает сигарету.

УЖИН В "ПАЛАСЕ"

Что я буду делать вечером? Поскольку я все еще не знаю Мадрида - ни его
развлечений, ни его темных сторон, господин К. настойчиво приглашает меня на
ужин в " Палас". Хорошо поспав в своей комнатке в пансионе "Derwi" (раньше
он назывался "Derby"; фалангисты не любят английских звуков), я отправляюсь
на Сан-Херонимо, одну из аристократических улиц Мадрида, где находятся
Кортесы и знаменитый отель. Я вхожу в огромный холл, занимающий почти весь